Здравствуйте, гость ( Вход | Регистрация )

11 страниц V  « < 3 4 5 6 7 > »   
Ответить в данную темуНачать новую тему
> В Шторме, перевод первой части трилогии "Сын Солнц"
Рейтинг 5 V
Алита Лойс
сообщение 24 Январь 2011, 01:52
Сообщение #61



Иконка группы

Группа: Бывалый
Сообщений: 1490
Регистрация: 16 Декабрь 2010
Из: ДДГ
Пользователь №: 8815



Глава 17


17(1)
Лея ступила на бурлящую деятельностью летную палубу, ища глазами привычную, синюю среди оранжевой, летную форму Хана, пытаясь различить его каштановую шевелюру. Он стоял, опираясь на свой А-Винг, и явно очень горячо спорил о чем-то с механиком. В руке у него на ремнях болтался шлем, пугая Лею тем, что Хан в любой момент размахнется и ударит им механика по голове.
Обойдя механика со спины, она вошла в обзор Хана. Тот взглянул на нее и опять уставился на механика:
- А я говорю, что его дергает, в тяге - дефект.

Хан неофициально летал на A-Винге уже несколько недель, он без проблем обосновался в команде и успокаивающе быстро знакомился заново с особенностями истребителей. Чуи прикрепили к той же летной группе в качестве техника – и они были, как всегда, неразделимы.
Лея не была до конца уверена, почему Хан делал это, из-за беспокойства о безопасности Альянса, когда теперь у него не было Сокола, чтобы бежать на нем, или же он просто не мог жить, не летая хоть на чем-нибудь. В любом случае было приятно видеть его таким заинтересованным и вовлеченным. Приятно видеть его золотое сердце. Моментально на память пришла мысль о том, что у Люка всегда была вера в Хана, в добро в нем. И так же моментально, она отодвинула ее.

- Я проверял тягу, когда мы получили его, - механик стоял на своем. Нрав летного экипажа всегда отличался особой горячностью. – Нет никаких неисправностей.

- Ну тогда это полная неразбериха. Что-то заставляет его дергаться. Я два часа держал рычаг только для того, чтобы заставить его лететь по прямой линии.

- Хорошо, - раздраженно сказал механик. - Я проверю сборку. Хочешь взять другой корабль?

- Нет, я справлюсь с этим. Только проверь его. - И в приступе вины он добавил: - Позови, если нужно, я помогу, хорошо? - Успокаиваясь, механик кивнул, и Хан похлопав его по руке, быстро направился к Лее. - Привет, красавица, - подмигнул он. - Пришла, поцеловать меня на прощание? Я могу привыкнуть к этому.

- У ботанов есть кое-что, - беспокойно сказала Лея, как и всегда, когда дело касалось Люка.

Они довольно крепко уяснили, что единственный способ справиться с их разногласиями заключался в том, чтобы как можно меньше упоминать о произошедшем, что с каждым днем становилось все легче по мере того, как реакция на случившееся стала ослабевать.

Для всех, кроме Хана. И кроме Чуи, как подозревала Лея, хотя тот и сохранял спокойствие.

Стиснув челюсти, Хан взглянул на переданный ему датапад. Информация исходила от шпионской сети ботанов, поддерживающих близкие рабочие отношения с Альянсом. В ней сообщалось, что их личные шпионы в Императорском Дворце видели фрагмент документа, удостоверяющий факт, что агент по имени Волк был отозван с военной службы с одновременным запросом на удаление всех документов, содержащих его имя. Не было указано никакой причины для этого - только приказ о его возвращении.

Хан прочитал все молча и вернул Лее датапад.
- Отлично. Мне нужно идти.

- Хан, - она схватила его за рукав. - Скажи мне, что ты не собираешься идти за ним.

Хан нахмурился, чуть обернувшись:
- Что?

Лея склонила на бок голову:
- Что ты не собираешься спасать его. Я знаю, что ты планируешь что-то.
Хан сжал губы, но ничего не ответил. Лея вздохнула.
- Хотя бы подожди - подожди еще несколько недель. Посмотрим, смогут ли ботаны подобрать ключ к ДНК Вейдера?

- Я не могу больше ждать, Лея, - я просто не могу. Я ждал до этого, потому что ты просила меня, ты сказала, что они найдут доказательство. Но его не нашли.

- Что может еще больше док…

- Это не доказательства, Лея. Что, если все это просто игра Палпатина, а? Что, если ты ошибаешься?

В его голосе не было никакого вызова - только подлинное, искреннее волнение.

- И зачем ему это делать, Хан? - спросила она, и он отвел глаза, не зная ответа. Лея вздохнула. - А что, если мы правы? Что, если мы правы, а ты вернешься и окажешься перед ним?

- Что ж, по крайней мере, я буду знать наверняка. И тогда я поверю в это.

- Не думаю, что это будет большим утешением, когда ты окажешься в имперской тюрьме. И для тебя, и для меня.

Он поднял на нее глаза, и она почувствовала, как к ее щекам прилила кровь - от того, что произнесла это вслух - но она продолжала стоять на своем, ради него. Лея знала, как сильно он хотел пойти за Люком – и знала, что она была единственной причиной, продолжающей удерживать его; и абсолютно верила, что была права в этом.

- Подожди еще немного. Пожалуйста?

Соло отвернул голову в сторону, и она знала, что он подождет - на этот раз.

- Мне надо идти, - сказал Хан, ступая на подъемник и взбираясь в тесную кабину – не смотря ей в глаза.

Она отошла назад, двигатели истребителя вспыхнули, и корабль покинул ангар.

И не первый раз Лея задавалась вопросом... вдруг он попросту не вернется?
.
.
.
Мара вошла в темную холодную камеру, где лежал истерзанный и избитый Скайуокер. Точно там же, где она оставила его накануне. От его рваного дыхания в морозном воздухе повисали маленькие облачка пара. Ощутив очередной приступ переплетенных и незнакомых ей эмоций, Мара поставила на пол медицинский бокс и дала знак тюремному охраннику принести воду и губку. Войдя, тот в замешательстве осмотрел пустую комнату и вопросительно взглянул на Мару.

- Поставь сюда, - кивнула она на место перед Скайуокером.

Держась на порядочно-осторожном расстоянии от бессознательного человека, охранник, как можно тише поставил чашу с водой на пол, рукой чуть подтолкнул ее поближе к пленнику и затем быстро вышел из комнаты.

Мара хмуро наблюдала за этим, пока подготавливала ампулу нейтрализатора наркотика.
Он действительно боялся Скайуокера? Если кого и нужно было бояться - так это Императора. Люк не стал бы... Она резко оборвала свою мысль, будто та ударила ее.
Почему она защищала его?
Почему это затрагивало ее так сильно, несмотря на всю ее защиту?

Она много раз без всяких эмоций наблюдала, как ее Мастер вымещал свой гнев на других. Много раз. Мара охотно выслеживала и приносила ему его врагов, зная, что их ждет ужасная смерть - Император не был известен своим милосердием.
Так что теперь было не так? Почему этот человек пробрался сквозь все ее защитные барьеры?
Была ли причина в том, что он Джедай - в том, что он стал первым человеком рядом с Императором, кого она могла ощущать в Силе? Или причина была в том, что Джейд всегда чувствовала на себе взгляд его выразительных голубых глаз, всегда вопрошающих, но никогда не осуждающих ее.
Возможно, она испытывала сочувствие к нему, потому что он был так одинок.
Потому что Мара знала, что если она окажется в его положении, лишенная свободы и надежды, то никто также не придет ей на помощь.

Потому что, оставляя богатую гостиную в его апартаментах несколькими неделями ранее, она слышала, что Император сказал Скайуокеру о Маре – будто она не чувствует никакого сострадания. И то, что раньше показалось бы ей самой лучшей похвалой от Мастера, являясь принципом жизни, тогда обожгло и оскорбило ее.
И если она не чувствовала сострадания, тогда что сейчас она ощущала?

Только чуть более недели назад от Скайуокера убрали медицинское оборудование и, не приводя его в сознание, вернули на холодный пол камеры по приказу ее Мастера.
Он находился под наблюдением восемь дней - начиная с того дня, когда ее Мастер, доведенный до крайности поступком Джедая, набросился на него со всей своей мстительной яростью.
С того дня, как Палпатин вызвал ее в камеру, открывающую шокирующую сцену.
Увидев тогда Мастера, стоящего в спокойном размышлении, ее глаза невольно расширились. Увидев его окровавленное лицо. Испачканное его кровью. Никто и никогда не ранил ее Мастера прежде. Никто и никогда даже не надеялся угрожать ему. Никто. Понимание последствий скрутило узлом ее живот, когда она осматривала комнату в поисках тела Скайуокера, уверенная, что тот мертв. И в дальнем углу, в тени, она разглядела его истерзанную фигуру, неловко искривленную и полностью неподвижную.
Мара ясно помнила, как перехватило тогда ее дыхание.
Потерянный в своих мыслях Император молчал, пока она, замерев на месте, не знала к кому первому подойти. И только после долгих секунд оцепенелой, парализующей нерешительности она направилась к Мастеру, который, вырвавшись из задумчивости, указал ей на Джедая. Ее сердце буквально подскочило в груди, когда присев рядом с Люком, она поняла, что он все еще дышал и, выпуская вздох облегчения, она поняла, что сама практически сдерживала свое дыхание до этого момента.

Он был жив, но мучительно и сильно ранен. Дыхание было неглубоким и отрывистым, из носа и рта на холодный белый пол капала кровь, сливаясь с темным вязким пятном рядом. Была это кровь от внутренних повреждений или от бесчисленных ужасных ран, обильно покрывающих его тело, кровоточа и устрашая своей жестокостью – было трудно сказать.
Мара не могла представить, о чем думал Скайуокер, нападая на Императора, когда он знал, что получит в ответ лишь неудержимую беспощадную жестокость.
Ему повезло, что он остался жив.

И тут же понимание поразило ее – он и не ждал, что выживет, он сделал это преднамеренно.
Он хотел все закончить – и сделал все, чтобы так и было, ожидая завершающей реакции Ситха.
Поднимая свой капюшон, чтобы скрыть лицо, Император молча прошел к двери. Там он остановился и, не поворачиваясь, проскрипел абсолютно безжалостным и спокойным голосом:
- Распорядись, чтобы врачи осмотрели его. Не Халлин. - И затем многозначительно добавил: - Только то, что опасно для жизни, Мара. Ничего большего.

Мара безмолвно кивнула спине ее Мастера. Странный холодный озноб прошел по сердцу, переворачивая все внутри. Впервые затрагивая сомнениями ее моральные устои, пока она пыталась отвернуться от избитого и искалеченного человека.

Восемь дней для лечения опасных для жизни ран. Четыре дня в бакте и еще три под максимальным контролем и полной зависимостью от оборудования. Только для того, чтобы в последний день отключить его от машин и вернуть в камеру, бросив на пол, как будто ничего не было. За все восемь дней он ни разу не проснулся, так и не узнав, что оставлял камеру. И доставившие его обратно медики прекрасно знали, что он еще не готов к этому и, что в течение недели, так или иначе, его придется забрать снова. Присев тогда рядом с ним, чтобы вколоть инъекцию, которая разбудит его и заставит вновь очутиться перед своим мучителем, она чувствовала... что-то. Чувствовала, как что-то рушится внутри нее, некая часть ее самой. От ее участия в этом.
От его знания этого.
От факта, что она снова должна оказаться перед ним. И снова, и снова...
Если Мара не чувствовала сострадания, то что это было?

.

Она затихла перед неподвижной фигурой Скайуокера, дожидаясь, когда дверь будет заперта, прежде чем присесть рядом с ним, пытаясь не смотреть на его кровь и ушибы.

После своего взрывного возмездия Скайуокеру ее Мастер какое-то время был "нездоров", впервые за пятнадцать недель не посещая своего пленника.
То ли из-за того, что еще был слишком сердит, чтобы вернуться к нему, то ли просто давал тому время для восстановления, Мара точно не знала.
Возможно, он обдумывал свою непредвиденную потерю контроля - он должен был понять, что его чрезмерная интенсивность нападения была намеренно спровоцирована Джедаем. А любое явление, способное разрушить тщательно выстроенные планы ее Мастера, должно было серьезно того взволновать - того, кто полностью управлял и манипулировал миром.
И после этого все изменилось. Обострилось. Весь предыдущий уклад был нарушен. Когда он, наконец, вернулся, частота его посещений была увеличена до нескольких раз в день. Находясь на наркотиках между этими визитами, не получая практически пищи или воды, Скайуокер не имел никакого реального понятия о времени, проведенном им здесь. Никакого знания, день сейчас или ночь, или того, на какой промежуток его оставляли в покое... между возвращениями его тюремщика. Если он бодрствовал, то оказывался перед Палпатином... или гвардейцами. На каждую встречу ее Мастер теперь приводил своих личных гвардейцев, каждый из которых был вооружен силовой пикой или чем-то подобным. Одеты они были чаще во френч, а не в их обычную церемониальную одежду. Стоя за дверями камеры и наблюдая с каменными лицами за регулярной охраной, они ждали, когда Император поговорит со своим заключенным и позовет их внутрь. Он делал это в конце почти каждой беседы, иногда до того, как уходил, иногда - после. В любом случае Джедай уже лежал на полу, жестоко избитый.

Ей не нужно было следить за ними, чтобы знать их цель.

И каждый раз, как Император и его гвардейцы уходили, ей приказывали немедленно ввести средство, оживляющее действие наркотика в его организме.
Она ненавидела обязанность ждать в коридоре, пока ее Мастер вел свои "переговоры" с Джедаем. Их голоса всегда были тихи, часто едва слышимы - в течение часа или больше, пока Скайуокер, наконец, не начинал упираться и делать что-то, что вызывало гнев Императора.

Тогда они все слышали это, и она, и неотлучные охранники. Слышали его крики, слышали, как Император бросает в него Силу; звуки вызывали отвращение, никогда не оставляя сомнений в их источнике пронизывающими пол потрескивающими вспышками.
И когда крики затихали, алых гвардейцев призывали в камеру.

В течение первых нескольких дней это не беспокоило дюжину или около того гвардейцев, размещающихся вдоль коридора у камеры. Они все ждали, что Джедай будет убит довольно скоро, что Император устанет пытать его. Но это не надоедало ему - казалось, с каждым днем он получает все больше удовольствия.
И сейчас, когда прибывал Император, все тревожно замирали, боясь смотреть даже друг на друга, слушая холодную тишину длинного невыразительного коридора, зная, что последует… ожидая этого.

,

Осторожно взяв и выпрямив его руку, стараясь не повредить давно сломанное запястье, она заколебалась, глядя на многочисленные следы от игл в поиске еще нетронутой на венах кожи. Сердце разрывали противоречивые эмоции.
Где-то в глубине, в подавленном и скрытом углу ее души, который она считала мертвым, Мара ощущала неправильность происходящего. Или это было более личным? И именно это пугало ее? С каждым днем тот далекий внутренний голос становился все яснее и ощутимее.

У нее действительно никогда не было совести, ряд правил - да, но ничего большего; совесть никогда не была значима для ее Мастера. И поэтому, возможно, этот голос вообще не имел к ней никакого отношения, но, тем не менее, она слышала его. Шепот на краях сознания, приходящий в ее сны по ночам.
Не фактический голос. Не слова - не то, как Палпатин говорил с нею в Силе, но все же. Более простой, менее настойчивый и… сочувствующий.
Она должна уйти - все становилось слишком запутывающим и слишком тяжелым, выходя из под контроля. Ей нужно попросить у Палпатина другое назначение.

Но в тот же момент, как она подумала об этом, Мара поняла, что он не согласится на это. Если у нее были эти мысли, тогда ее Мастер, конечно же, знал о них - он всегда знал.
Разве он не спрашивал ее раньше, слышала ли она Люка, ощущала ли его в своем ограниченном восприятии Силы? Разве ее ответ не был полуправдой? Она не слышала его в тот раз, когда Мастер задавал ей вопрос, поэтому ее ответ был правдой - на тот момент. Но она слышала его до того, и много раз после. Ощущала его на краях своего восприятия, как движущуюся теплоту солнечного света - трепещущую близость, как умственную, так и физическую. И это привлекало ее, как сильно она не пыталась сопротивляться.

Было ли ее назначение проверкой для нее? Проверкой ее лояльности, ее преданности. Ее Мастер любил проверять тех, кто находится рядом с ним. Но у него не было никакой причины сомневаться в ней - ее верность была абсолютной, в любом случае. Сколько она себя помнила, она служила ему.
Решительно, она перевернула руку Скайуокера, вводя инъектор в вену на тыльной части его руки, жестко отвергая побуждение держать его за руку, когда он проснется, чтобы дать хотя бы небольшой комфорт.
Но было неправильно давать ему ложную надежду. Для него было лучше, как можно быстрее сдаться и подчиниться воле Палпатина. В любом случае, он уже был близок к этому. Человек, которого она знала... которому, возможно, она сопереживала, признавая в некотором роде в нем равного себе и уважая его, независимо от того, кому он служил…. возможно, ощущая даже нечто большее… хотя, какое это имело значение… этот человек теперь исчезал, разрушаясь и изменяясь день за днем, превращаясь в то, что желал видеть ее Мастер.

И вся эта ломка была настолько необязательной. Мара могла доставить его в императорский "Поведенческий модификационный центр", существование которого долгое время отрицалось. В его стенах Палпатину предоставили бы его полностью порабощенного Джедая. С вытертым и чистым, как сланец, разумом. Стерильно и надежно.
Но не этого хотел ее Мастер.

Он хотел именно сломать Джедая, умственно и физически. Хотел сделать все сам, достигнув абсолютного контроля - не меньше. Это была навязчивая идея. Она никогда не видела его таким раньше - столь мстительным, столь одержимым, столь направленным, столь...

Испуганным.

Глаза Мары расширились от понимания - он боялся. Ее Мастер был напуган этим Джедаем.

Действительно ли Вейдер был прав? Скайуокер являлся реальной угрозой для Императора? Действительно ли его возможности были равны возможностям ее Мастера - и именно поэтому он не мог управлять Джедаем, не мог предсказывать его действия?
И именно это пугало и очаровывало ее Мастера? Это так было похоже на него - быть неспособным сопротивляться притяжению большой мощи, не в силах заставить себя разрушить ее источник, даже зная, что тот может уничтожить его.
Вот, что было причиной необходимости иметь контроль над Скайуокером. Даже больше. Угроза, которая так долго висела над головой Императора, была предсказана. Она была всем, чего он боялся. И находилась теперь в его власти. И Палпатину было недостаточно управлять ею - ему нужно было растереть ее ногами и разорвать на части, получив полное господство над ней.

Скайуокер издал слабый звук, приходя в себя, не двигаясь и не открывая глаз.

Увидев все в новом свете, Мара внезапно ощутила такую сильную жалость к нему, что ее всю скрутило внутри - Палпатин не остановится ни перед чем, чтобы превозмочь свой страх. Он сломает его, а если нет, то разорвет на части в попытке. Скайуокер понимал это? А Вейдер?
Второй раз он был оставлен своим отцом?

.

Люк лежал все там же, на спине, делая усилие, чтобы прийти в сознание. Согнув ноги в коленях, он резко замер... и медленно опустил ногу со сломанной лодыжкой, боль в которой, горя и пульсируя, никогда теперь не оставляла его. Смотря прямо перед собой, он дождался, когда комната прекратит лениво вращаться - с каждым разом это становилось чуть труднее, по мере того, как истощались его резервы.
Еще долго оставаясь лежать на твердом полу, крайне измученный жаждой, он наблюдал туман от своего дыхания - здесь всегда было так холодно. Это тоже истощало его силы, делало медленным и тяжелым.
Снова он услышал хрип из собственного горла и тихо закрыл глаза, пытаясь отсрочить пытку действительностью на несколько моментов дольше.

Мара мягко подтолкнула его, зная, что ее Мастер должен уже быть на пути сюда.
- Сядь. Это поможет очистить голову.

Он медленно распрямился, холодный пол и раны делали его движения жесткими и неуклюжими, израненные руки обернулись вокруг сломанных ребер. Мара помогла ему подняться, поддерживая за спину, и, избегая его глаз - чувствуя вновь тот странный резонанс с ним и впервые не отклоняя его.

- Здесь есть вода. Можешь вымыть лицо.

Кровь от их последнего столкновения с Палпатином высохла вокруг его ран. И Мара предположила, что ее Мастеру захочется видеть его умытым - или, может, она сделала это из-за своего собственного беспокойства – больше она ни в чем не была уверена.

Мара наблюдала, как Скайуокер натянуто повернулся к яркой изящной чаше из драгоценного камня - настоящему произведению искусства, как и все в Императорском Дворце - такой неестественной здесь, в этой холодной, пустой и суровой камере; красочный мазок посреди белой безликости. Она смотрела, как он провел сломанными зашибленными пальцами по золоченому краю, и знала, что он думал то же самое. Небольшая улыбка на мгновение затронула его черты. Затем он протянул руку в воду, придав ладони чашеобразную форму.

Мара внезапно поняла, что, мучаясь от жажды много дней, он хотел воспользоваться данной возможностью.
- Не пей ее! - предупредила она.

Люк на мгновение замер и затем вновь потянул руку.

- Не пей - в этой воде антисептик.

Он снова остановился, обдумывая это, а затем явно решил, что ему все равно. Как она поняла это? Неужели теперь, когда она, наконец, позволила контакт с ним в Силе, она могла легко прочитать его? Слышать так же, как это было с Императором?

- Я прикажу принести немного воды для питья. Просто вымой...

Люк слегка повернулся.

Когда?

Он сказал это, или только подумал? Его голова свешивалась вниз, и она не могла видеть губы.

Мара сняла комм с ремня:
- Принесите немного воды для него, - и чуть замешкавшись, добавила, - я возьму ответственность на себя.

Затем, присев перед ним, она вручила ему белоснежную мягкую губку - и очутившись в наибольшей близости к нему за все то время, что он был здесь, в близости, которой она всегда избегала, сейчас, лицом к лицу с ним, она не могла понять, почему так боялась этого.
Его выражение было таким же открытым и нисколько неосуждающим, как и всегда - он знал, что в происходящем не было ее воли. Тем не менее, она отвела взгляд от этих внимательных голубых глаз, обрамленных темными кровоподтеками, вкладывая ему в ладонь губку, которая выглядела невозможно чистой в его израненной, окровавленной руке.

Он смотрел на Мару еще несколько секунд, затем перехватил губку протезной рукой и опустил в воду. Поднял к лицу. Коснулся открытой, воспаленной раны ниже глаза и, вздрагивая, отнял руку. Взглянув на грязь и кровь на губке, не поднимая глаз, он произнес:
- Я могу попросить зеркало?

Так близко к нему, Мара так ощущала его…
Она посмотрела в сторону, пытаясь сломать контакт.

Он был странно, болезненно любопытен, поняла Джейд - не насчет своих ран - насчет себя. Его сознательно лишали зеркала еще, когда он жил в апартаментах, и он не видел свое отраженье так долго, что почти забыл, как выглядит Люк Скайуокер. И у него было угнетающее чувство, что если он посмотрит в зеркало, то увидит незнакомца.
Ее сердце вновь дрогнуло и открылось навстречу к нему, настолько полностью одинокому здесь, знающему, что происходящему не было никакого конца…

- Нет, - быстро сказала она, чувствуя вину за это, но зная, что ее Мастер никогда не позволит ничего гуманного, когда он приложил столько труда в работе над разумом Джедая.

Наклонившись ближе, она взяла из его руки губку и, ополоснув, начала вытирать ему лицо. Так мягко, как только могла. Он вздрагивал, но не пытался уклониться.
Чувствовать, как другой человек заботится о нем, касаясь его лица без всяких угроз и злых намерений, было чудесно для него. Она знала это абсолютно.

- Что я могу сделать? - спросил он тихо, закрыв глаза.

Мара замерла.
- Что?

- С зеркалом. Что я могу сделать с ним?

Она немного расслабилась, чувствуя облегчение, что в этом вопросе не было большего смысла.

Его лицо не изменилось, но на мгновение она услышала ноту веселья в его голосе:
- Как именно я могу спастись с помощью зеркала, если оно только не припаяно к лайтсейберу?

Мара улыбнулась.
- Ну, так получилось, что единственное зеркало, которое есть у меня, похоже, именно такое.

Люк чуть улыбнулся в ответ, хотя улыбка не достигала глаз.

- Спасибо.

- За что?

Он не ответил. Ему не нужно было делать это - они оба точно знали, за что он благодарил ее.

Мара отвернулась - в еще большем замешательстве, чем когда-либо. Она не должна делать этого - не должна давать ему ложной надежды.

- Это не имеет никакого значения. Он все равно сломает тебя.

- Я знаю, - в сказанных так спокойно словах было крайнее опустошение.

И услышав это, Мара почти сказала ему, что Палпатин сам напуган им, но остановила себя: никакой ложной надежды.

- Тогда дай ему, что он хочет. Просто сделай то, что он просит.

Он помотал головой:
- Этого недостаточно.

И она знала, что это правда. Палпатин должен был разрушить его полностью, разломав на части и восстановив, как он считал целесообразным. Ничто меньшее было недостаточно.

Они погрузились во всеохватывающую тишину холодной камеры, наблюдая, как смешивается пар от их дыхания. Мара понятия не имела, что сказать, да и зачем? Зачем ему ее слова? Они оба знали, что любое предложенное утешение, так или иначе, будет ложью. Маре просто нужно было быть здесь – ее присутствие давало ему достаточный комфорт, пусть и на мгновение.
Она взглянула на него.
Сгорбившись вперед, чтобы ослабить боль в ребрах, заплывшими от синяков глазами он уставился в пол; кровь покрывала его одежду, кожу, волосы - казалось, он уже был сломлен. Возможно, так оно и было.

Обжигающая грудь боль пронзила сердце. Она больше не могла справляться с этим. Слишком тяжело. Ей хотелось развернуться и бежать из этой камеры. И никогда больше не возвращаться. Никогда больше не сталкиваться с этой запутанной массой эмоций.
Но она не могла двинуться. Каким-то образом Мара была связана с ним, слыша его боль и отчаяние так ясно, как слышала уверенное превосходство Императора.
Но если та связь была всегда резкой и агрессивной, похожей на забивание гвоздей, то эта связь ощущалась очень комфортной, естественной и искренней.
И вскоре этого не станет - будет отнято у нее, вырвано прочь.

Слишком жестоко. Палпатин насладится своей иронией.

Почувствует ли она тот момент? Сможет ли ощутить, когда его душа разрушится?

Она больше не могла участвовать в этом. Не могла оставаться и наблюдать его разрушение и падение во Тьму. Но она и не могла помочь ему. Не могла помочь ему. Не могла пойти против своего Мастера.
Этот бушующий внутри конфликт заставил ее глаза наполниться слезами, и она часто заморгала, пытаясь избавиться от них, сердясь на себя за то, что позволила своим чувствам так действовать на нее.
- Я не могу, - еле прошептала она, быстро поднимаясь, чтобы уйти.

Подав сигнал по связи, Мара торопливо прошла к двери, ни разу не оглянувшись и желая, чтобы охранники, как можно быстрее, открыли ей дверь - ощущая его покорное, тихое принятие.
Даже сейчас он не судил ее.

.

Люк не смотрел на нее. Не мог заставить себя наблюдать, как сбегал последний якорь человечности в его жизни, разрываемый противоречивыми эмоциями и привязанностями.

И движимый состраданием, он не посмел останавливать ее.

.

.

Мара быстро шла вдоль коридора, смотря вперед мутными от непролитых слез глазами; ощущая замешательство, страх, волнение... связь... C удивлением она увидела стоящего в дальнем конце Палпатина, в окружении ожидающих его распоряжений двенадцати гвардейцев. Тяжелые черные одежды ярко контрастировали с невыразительными белыми стенами.
Абсолютно тихий, в почти медитативном состоянии, он источал мощь, темную и властную.

Он знал? Знал, что только что произошло? Ждал здесь, используя Силу, чтобы подслушать и убедиться, что Мара не подведет его?
Это было жестоким тестом. Она шагала к нему, ощущая волну смелости от наполнившего ее негодования. Набрав в легкие воздух, она приготовилась говорить...

Он слабо двинул рукой в странно недовольном жесте, сломавшем ход ее мыслей и позволившим ему говорить первым:
- У меня есть задача для твоих особенных талантов, Мара. Сегодня ты должна будешь улететь. Пойди, приготовься, я поговорю с тобой позже.

С этими словами он прошел мимо нее, не оглядываясь, явно сосредоточившись мыслями на Скайуокере.

Мара была оставлена одна в пустом коридоре, чтобы задаться вопросом, был ли этот тест действительно для нее, либо же она была пешкой в большей игре - заключительным поворотом ножа в его пленном Джедае - еще одна возможность показать ему, насколько совершенно одиноким он здесь был.
Холодная дрожь прошибла позвоночник - она списала ее на морозный воздух нижних подземных уровней. На мгновение в голову пришла мысль - если бы это был не Императорский Дворец, а какое-нибудь другое место, могла бы она позволить себе вернуться к Скайуокеру, могла бы она просто закрыть глаза, отвернуться и прошептать ему: "Беги!"

Она быстро пошла вперед, спеша уйти. Не имело никакого смысла оставаться здесь больше; скоро - возможно сегодня - Джедай также уйдет, если не телом, то душой и сердцем точно.
Она должна позволить ему сделать это. Если смотреть правде в глаза, он уже был потерян. Только не признавал этого. Но ее Мастер изменит его отношение, как изменил все остальное, чтобы удовлетворить свои желания и страсти. Да как Мара смела предположить, что могло выйти хоть что-то из того, о чем она подумала? Неужели она хоть на миг допускала подобное?

Мастер был прав - сострадание было страшной деформирующей слабостью.


--------------------
Выучи намертво, не забывай, и повторяй как заклинание:
"Не потеряй веру в тумане, да и себя не потеряй!"
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Алита Лойс
сообщение 24 Январь 2011, 01:54
Сообщение #62



Иконка группы

Группа: Бывалый
Сообщений: 1490
Регистрация: 16 Декабрь 2010
Из: ДДГ
Пользователь №: 8815



17(2)

Люк спокойно сидел на полу мрачной камеры, когда туда вошел Император. Его сильное присутствие в Силе ярко контрастировало с высохшей фигурой. Проходя мимо Люка, он задел тяжелым плащом его лицо, окутывая своей удушающей чернотой, словно погружая глубоко под воду. Но Люк не отреагировал, он потерял во тьме все, что у него было; возможно, ему уже было все равно.

Все его тело болело так, что стало невозможно выделять отдельные раны - все сливалось в одну сплошную боль, настолько интенсивную, что даже простое движение вызывало жесточайшую и пронзающую насквозь судорогу, с которой он ничего не мог сделать, кроме как просто застыть и переждать.
Странно, но избиения больше не приносили боли. Точнее, боль была адской, но не сильнее пика того момента, когда ее причиняли. И он учился. Учился тому, что с болью можно справляться, не игнорировать ее, а в какой-то мере допускать, терпеть. Существовать. На память пришли далекие слова его отца, что иногда это было самой большой победой - просто существовать. Тогда он отклонил их - теперь… он понял. Понял, что триумфом могла быть просто способность остаться в своем уме еще один день.

От попытки сконцентрироваться болела голова – просто от попытки следить за проходящими часами, чтобы как-то отметить время.

Или это было из-за наркотиков, которые подавляли его, но не давали отдыха. Люк смутно помнил свои мысли по этому поводу - помнил, что у Палпатина был наркотик, который самовоспроизводился, несмотря на применение Силы против него. Это было нормально? Ему было все равно. Его больше не волновал этот факт. Не волновало, что думал Палпатин; разве это было важно?

Он посмотрел на старика, на понукающую и удовлетворенную улыбку на тех губах и в злобных желтых глазах, и знал, что Палпатин слушал его мысли. Разве это было важно?
Все это больше не волновало его.

Ему было все равно, что он сидел сгорбленный на полу, оперевшись спиной на стену… как иронично…
Люк помнил, что это было важно для него когда-то. Это казалось настолько важным, что он выпрямлялся. Теперь он не мог вспомнить, почему.
Теперь он просто неуклюже сидел на полу, потому что это было не важно.

Значит поднимись. Встань. Борись.

На какой-то момент он прекратил думать, пытаясь сплотить себя, чтобы забыть о боли, дрожи, голоде, разбитых мышцах - чтобы встать.
Но он не встал - какой был смысл? Его только вновь собьют с ног.
Вечность в этой камере, с постоянно понукающим и манипулирующим Палпатином, толкающим его к пропасти, растирая в пыль его пошатнувшуюся решимость…
Он ожидал быстрого конца - сказать "нет" и быть убитым. Не того, что он будет изолирован и обезврежен, находясь с язвительным и озлобленным, беспощадным и неустанным Палпатином. Режущим его по частям. День за днем, день за днем. Смерть от тысячи порезов.

Вялое шипение замков прервало ход его мыслей. В камеру вошел охранник. Удивленный присутствием Императора, человек глубоко поклонился - и Люк увидел то, что было у него руке.
Он тотчас отвел взгляд, уставившись в пол, но было уже поздно - Ситх, несомненно, знал. Он знал обо всем остальном - почему сейчас должно быть по-другому?

Не успел Палпатин спросить, почему он был потревожен, как мгновенная вспышка эмоций Джедая - немедленно погашенных и скрытых - заставила его улыбнуться, тонко и жестоко, видя новую возможность, чтобы проверить насколько больше контроля он мог применить против ослабевающей решимости мальчишки.

- Поставь это здесь, - с легкостью произнес он, наблюдая за своим Джедаем - не в силах сдержать своего удовольствия от предвкушения.
Люк смотрел перед собой, делая сознательное усилие не поднимать взгляд.

Присев, охранник поставил у ног Палпатина стакан и, открыв пробку серебряной фляги, стал переливать в него воду. Кристально чистая мелодия льющейся воды наполнила все вокруг.

Не удержавшись, Люк на мгновение бросил на нее взгляд, Охранник встал, поднял чашу для умывания, и, отвесив еще один поклон, вышел.
Долгое время Палпатин ничего не говорил, наслаждаясь отчаянным желанием, бушующим в мальчишке, на резком контрасте с его спокойной, сдержанной маской.
Палпатин собирался сегодня подчеркнуть бегство Мары, но это было гораздо лучше. Это было удобной возможностью посмотреть не только, сколько сопротивления еще осталось у мальчишки, но и насколько он начинает уступать своему новому Мастеру. На что он безропотно согласится, и за что у него еще хватит духа бороться.
Поэтому он ждал, наблюдал, позволяя висеть тяжелой тишине, чтобы дать его Джедаю время - понять наступающую игру. Когда он был весьма уверен, что тот понял это, он начал:

- Ты хочешь пить, Джедай?

Находясь без сознания, когда не было Палпатина, без еды и воды много дней, Люк знал, что он был на грани. Без еды он мог обойтись, но без воды... Он отчаянно нуждался в воде. И постоянное головокружение и сводимые судорогой мышцы напоминали ему об этом.

Император позволил ему промолчать, наблюдая, как мальчик стиснул челюсти и решительно уставился в пол и, как несколько раз, почти неощутимо, покачнулся вперед и обратно, хорошо зная, что каждой клеткой своего естества тот был сосредоточен на стакане воды.

- Если хочешь пить, возьми воду, - почти мягко предложил Палпатин.

Несмотря на все усилия, Люк не мог остановить свой медленно потянувшийся к воде против его воли взгляд. Не двигаясь, он тихо наблюдал, как собираясь вместе, по запотевшему стеклу сбегают вниз капли, мерцая под резким светом. Он наблюдал крошечные блики в легком колебании воды и медленно увеличивающиеся, преломляющие свет лужицы. Он наблюдал, как отцепившись от поверхности внутри стакана, головокружительно всплывают наверх последние пузырьки воздуха.
Он абсолютно и мучительно знал о своих треснувших губах и пересохшем горле - настолько сильно, что больно было даже говорить. Все его тело жаждало воды в том стакане, вопя об облегчении, находящимся здесь, прямо перед ним.
Какое-то время он не двигался - лишь чуть покачивался от нерешительности.

Он должен пить, должен получить воду. Постоянная пульсирующая боль и дурман в голове, спазмы мышц - все говорило об обезвоживании. Люк знал, что это - жизнь в пустыне научила его.
Он нуждался в воде.

Но он не решался, ожидая услышать, что потребует за нее Император, у которого все имело свою цену, включая эту воду.

Медленно и демонстративно стакан заскользил к нему, дребезжа стеклом по протертому белому полу.

Используя Силу, Палпатин пододвинул его к центральной точке между ними и стал ждать дальше, смакуя происходящую перед ним борьбу.
Три раза пальцы его Джедая дергались, почти протягиваясь к стакану, но останавливались, прежде чем сделать это. Наконец, нерешительно, зная, что им играли, и, зная, что он не мог поступить по-другому, он протянул руку. Палпатин удовлетворенно улыбнулся.

- Но ты понимаешь, что должен заплатить цену.

Мальчишка остановился; утомленный, осторожный. Не поднимая глаз, спросил:
- Какую? - низкий и тихий, хриплый, покорный голос.

Император не ответил, но встал и медленно обошел Скайуокера, безмерно довольный, что тот не возмутился и не разгневался, и даже не удивился, что Палпатин остановил его. Не подвергая сомнению ни факт, что он должен остановиться, ни факт, что у удовлетворения этой естественной элементарной человеческой потребности была цена. Он только хотел знать стоимость.

Палпатин присел позади, положив руки на израненные плечи мальчишки, и был вознагражден, почувствовав его напряженное тело. Склонившись к нему, он прошептал:
- Встань на колени.

В такой близости, в прямом физическом контакте, Палпатин ощутил, как того прошибло возмущенное потрясение пьянящим взрывом гнева и отвращения.

Мальчишка попытался повернуться, но Палпатин обхватил руками его голову и вынудил вернуться к стакану.

- Смотри! Не прекращай смотреть на то, что ты хочешь - на то, в чем нуждаешься, чтобы выжить. То, что ты хочешь – является всем для тебя, как ты этого достигнешь - ничто. Я прошу такой пустяк. Единственное, что останавливает тебя - твои собственные гордость и высокомерие. Которые...

- НЕТ! - Скайуокер вывернулся из его рук, рванувшись вперед. От слабости ему пришлось опереться всем весом на руки, выворачивая сломанное запястье и вопя от боли.

- Да уж, - глумился Палпатин, вставая и отходя от сгорбленного человека. - Это намного достойнее.

Скайуокер продолжил сидеть, сильно согнувшись, с низко повисшей головой, оперевшись одной рукой в пол и прижав другую руку к запыхавшейся груди.
Палпатин снова сел, вокруг волной всколыхнулся черный плащ.

- Посмотри на себя. Ты - не больше, чем пустая раковина. Несколько рваных воспоминаний о человеке, которым ты был. Ты - ничто.

Мальчишка не поднял головы и не отрицал слов, брошенных против него. Палпатин наклонился вперед и, словно откусывая слова, с совершенной обвиняющей злобой, произнес:

- Ты - Ничто.

- Тогда убейте меня, - голос был очень тихий, подрезанный жаждой, фактически шепот.

Палпатин безжалостно засмеялся и вновь расслабился, восстанавливая самообладание.
- Я говорил тебе, что никогда не убью тебя. Независимо от того, что я сделаю с тобой, я буду всегда восстанавливать тебя, постоянно, снова и снова. Ты принадлежишь мне.

- Тогда дайте мне воду.

- Ты можешь получить ее. Только встань на колени.

Джедай снова взглянул на стакан; Палпатин потянулся к нему Силой и слегка встряхнул - чтобы разъяснить: он запросто опрокинет его, если мальчишка протянется к нему без разрешения.

Люк опустил глаза, глядя на избитые руки, куда угодно, только не на стакан. И Палпатин знал, что тот был полностью потерян.
- Эта борьба закончена, мой друг. - Палпатин мягко коснулся ума мальчика. - Ты знаешь это так же, как и я. Прими это, сделай так, как я прошу.

Мальчик медленно качал головой, но не поднимал глаз. Он был так близок сейчас; так близок к сдаче. Палпатин мог чувствовать его безысходность, опустошение, отчаяние. Это привлекало и опьяняло его словно наркотик.
- Почему это так трудно? Это - ничто; здесь только ты и я. Сидишь ты или стоишь на коленях - нет никакого различия; единственное различие находится в твоем уме.

«Нет! Не другое! Другое только в твоем уме» - голос его старого Мастера, говорящего те же слова, всплыл в памяти Люка. Он и, правда, говорил их? Казалось, это было так давно… в полностью другой жизни. Он изо всех сил пытался вспомнить имя своего старого Мастера... но оно ушло, потерянное и забытое.

Будто читая его мысли, Палпатин спешил дальше, перейдя на великодушный тон:
- Сопротивление, которое ты чувствуешь, является пережитком старой жизни… жизни, которая теперь безвозвратно ушла. Ты уверен, что это вообще было твоим собственным, а не чьим-то сражением? Ты ведешь бои тех, кто оставил тебя бороться в одиночестве.

Мальчик выпустил воздух, больше чем выдох, меньше чем стон. Усмехаясь, Палпатин подался вперед в восторженном ожидании.

Люк балансировал на самом краю. Было ли это так ужасно, встать на колени?
Да.
Да, но он хотел пить. Он нуждался в воде. Палпатин был прав, никто не заботился о нем; зачем он боролся, когда всем было все равно?
Это был такой пустяк, встать на колени. Это было ничем - теперь. Он сам был ничем. Так какое это могло иметь значение?
Только встань на колени и возьми воду - что это будет значить?
Если ты сделаешь это, то отдашь свою жизнь под его контроль. Навсегда. Если он побьет тебя раз, он будет делать это снова и снова. Ты знаешь это.
Он провел сухим языком по сухим губам - но он нуждался в воде.
Комната кружилась вокруг, и он понимал, что это не только из-за наркотиков. Он вырос в пустыне и знал, что такое последовательное обезвоживание.
Он нуждался в воде.
И она была здесь... прямо перед ним!
Если ты сделаешь это, ты отдашь контроль над собой. И независимо от того, что случится потом, независимо от того, куда ты пойдешь, ты никогда действительно не оставишь эту камеру.
Ты никогда не оставишь эту камеру.
Люк смутно осознавал, что он немного раскачивался, разрываясь от противоречивых эмоций - в отчаянии от невозможности сделать выбор.
Сделай выбор!
Возьми воду. Она перед тобой. Прямо здесь!
Встань на колени и выпей воду… какое это имеет значение? Ты встанешь на колени, в конечном счете - ты знаешь это теперь - знаешь, что это правда.
Встань на колени - и ты выйдешь отсюда сегодня…
Он взглянул на Императора и увидел...

Увидел холодную черную душу позади тех жестоких желтых глаз. Увидел его наслаждение, удовлетворение, его экстаз от борьбы Люка, его предвкушение господства.

Возмущение, негодование и расстройство кристаллизовались в холодную ярость.
С потрясающей внезапностью Люк протянулся Силой и со свирепым неистовством швырнул стакан в стену, разбивая вдребезги на крохотные кусочки, взорвавшиеся вспышкой мокрых и острых осколков.

Император приподнялся со слепой яростью неверия в глазах, и Люк, разгневанный, на этот раз был почти на ногах навстречу удару молнии. И впервые он поглотил ее, направляя и толкая обратно так, что она затрещала, сталкиваясь со встречной энергией Императора и зажигая тонкие разряды, прошедшие через защиту Палпатина и опаляющие его одежду и кожу. Оба толкали с яростью и силой, скользя ногами по гладкому полу.
Но шок от того, что он сделал такое, нарушил концентрацию Люка, и когда Палпатин потянул к себе больше мощи, бросая ее затем в Люка со зверским неистовством, того отшвырнуло назад, вышибая прочь всякую мысль о сопротивлении.
Он был без сознания, прежде чем упал на пол, что никак не повлияло на безостановочный гнев Палпатина.

Когда алые гвардейцы открыли, наконец, дверь, Император все еще кипел. Он повернулся к ближайшему из них и с холодной яростью в глазах произнес:
- Мой Джедай хочет воды. Окуните его в нее. И потом вколите наркотик.


.

Люк пришел в себя от льющейся на него ледяной воды. Ошеломленно втягивая воздух, не в силах даже вскрикнуть от шока, он резко вскочил.
Кто-то сзади тут же схватил его за руку, и он дернулся от пронзившей ее колющей боли и сжался в ожидании последующего избиения.

Но все закончилось так же внезапно, как началось; охранники вышли, оставляя за собой знакомый двойной лязг дверей и глухое шипение герметизации.

В течение нескольких секунд Люк мог только дышать - температура ледяной воды в холодной камере замораживала рассудок; однако пульсирующая острая боль в предплечье постепенно начала брать верх. Вздрагивая, он нащупал там обломок сломанной иглы, осторожно вытащил и дрожащей от холода и потрясения рукой бросил в скопившуюся вокруг воду.

От нахождения с головы до пят в этой ледяной воде температура тела резко снижалась, и его начало неистово колотить.

Обхватывая себя руками, Люк отполз в угол камеры. И только, когда он заметил там осколки стакана, оцепенелый ум понял больную иронию Палпатина.

Он хотел воды.

В этот мрачный момент в голову пришла мысль найти крупный осколок стекла, которым можно было бы нанести себе смертельную рану, но он отказался от нее, понимая, что Палпатин не позволит этому, а он только жестоко поплатится за вызов.

Дрожа всем телом, Люк крепче сжался в углу, и серая мгла наркотического затмения начала тащить его в забытье.
Он знал, что ему слишком холодно, знал, что не должен спать - сон ослабит те немногие силы, что у него еще сохранялись. Но он был слишком истощен, чтобы бороться с приближающейся темнотой.
Абсолютно белый цвет камеры - стен, пола, потолка - напомнил его расплывающемуся сознанию о Хоте, о снеге, падающем в ослепляющем вихре. Перед глазами темнело.
Не спать.
Разум медленно дрейфовал к воспоминаниям о Хане, отпаивающим его кореллианским бренди, чтобы справиться с холодом.
Люк понял, что глаза закрыты, и немедленно распахнул их.
Не спать.
Он вспомнил об уговорах Хана, когда тот нашел его в снегу: "Не спи, Люк. Борись!"
Зубы стучали… они реально стучали! Он рассмеялся вслух, и холодный туман от его дыхания разлетелся в разные стороны. Время замедлилось - мышцы расслабились, перестав поддерживать слишком тяжелое тело, голова свесилась на грудь. На полу перед ним появились две алые безупречные окружности - казалось, что капли стекающей по его лицу крови появляются из неоткуда. Замерев, он смотрел на них.
По телу прошла очередная дрожь.
Не спать…
Не…


Развернувшееся видение властно оттолкнуло тусклую наркотическую мглу, расцветая в абсолютной тишине, как распускающийся цветок, спокойно и изящно.

… … …
… … … … … … …
Два пятна, безупречные окружности, глубокого алого цвета...
Кровь на снегу. Его кровь, давно… Раны, замерзающие прежде, чем покрыться коркой.

Холодный белый цвет сменялся теплым красным, окрашивая хрустящий чистый след.
Его кровь.
Его жизнь… Все исчезало.
Изморозь ледяной синевы в темноте.
Оставались только те рубиново-красные пятна...

В сильном порыве ветра снег превратился в пыль и песок, ураган в пустыне; два распаленных алых солнца стояли над горизонтом.
Татуин - вопиющий жар, достигающий костей, раскаленный песок в приятном тепле сумерек.
Два солнца, оставляющие пламенно-затухающий след на бледных небесах, корчась в мареве собственной температуры.
Люди, места, воспоминания - такие же бледные, как светлый песок...
Были ли они вообще? Так давно…

Его прошлое, его будущее; вся его жизнь исчезала вместе с заходящими солнцами…
Падение во Тьму…

… … … … … … …
… … … …


.

После провалившейся попытки принудить Скайуокера встать на колени, Палпатин возвратился к нему с удвоенной решимостью заставить того сделать это силой, не в настроении больше играть в игры.

Едва войдя в камеру - прежде чем его крайне истощенный Джедай даже попытался подняться - он швырнул в него молнию яркой раскаленной добела мощи, отбрасывая назад и заставляя кричать от шока.

Два алых гвардейца вытащили его в центр камеры, подняли вверх и пнули по ногам, вынуждая занять коленопреклонённое положение и держа на месте с вывернутыми за спиной руками. Палпатин присел перед кричащим мальчишкой - частично от негодования и досады, частично от оголенной боли.
Схватив того за пропитанные кровью волосы, он дернул его голову назад - сдерживая слабые попытки еще продолжающегося сопротивления и изучая те дикие, бурные глаза холодного синего цвета, полные возмущенного негодования.

- Ты должен становиться на колени перед своим Мастером.

- Вы - не мой Мастер! - провопил он, но вышедшие из пересохшего горла слова получились сиплыми и нетвердыми.

- Тогда поднимись, - понукал Палпатин, и мальчишка высвободил животный крик досады и ярости - и полного поражения.

- Отпустите его, - сказал, наконец, Палпатин, вставая и отворачиваясь, и не оглядываясь, пока охранники не вышли и не закрыли за собой дверь.
Скайуокер оставался на коленях, повалившись назад и сидя на пятке одной ноги; пытаясь защитить сломанную лодыжку другой, он неловко повернул ее в сторону, одну руку плотно прижал к себе, второй опирался на холодный белый пол, запачканный темными пятнами давно высохшей крови.
Мгновение Палпатин думал, что тот изучил урок, но резко опустившиеся плечи мальчишки и рука, на которую он опирался, чтобы не упасть, сказали о том, что сейчас он попросту не был способен на что-либо большее.

Ситх осторожно обошел своего Джедая, пытаясь оставаться вне его досягаемости на случай, если тот набросится, как раненый зверь - зная теперь, что он был на это способен, когда балансировал так близко к краю...

Вчерашнее открытие - способность Скайуокера отразить молнию Силы, возвращая ее к источнику – потрясло их обоих. Но это напоминание о его мощи только еще сильнее вело маниакальную, мстительную потребность Палпатина господствовать над ним.

Он понимал, что играл в азартную игру с самой своей жизнью - и именно поэтому он должен был абсолютно полностью контролировать своего Джедая.

Палпатин толкал и подгонял его к Тьме, зная, что в момент, когда мальчишка уступит, он будет владеть несравнимой мощью. Мощью, которая так легко может направиться на его нового Мастера.

Таков был путь Темной Стороны – Палпатин был научен этому на личном опыте, пройдя жесткий урок со своим собственным Мастером. Но теперь, со Скайуокером, риск был десятикратен, потому что его мощь будет абсолютной.
Как должно было стать с его отцом - но тогда невероятный потенциал был уменьшен и истощен ослабленным телом.
С его ребенком будет по-другому; Палпатин будет обладать этой мощью, управлять и направлять ее так, как считает нужным. Сама мысль об этом вызывала головокружение, а дикий, изнуряющий страх в его черном сердце толкал к получению полного контроля над душой и разумом Джедая.
Да, страх - прошло так много времени с тех пор, как он ощущал его. Но здесь, перед этим существом, буквально пульсирующим мощью, он вновь испытывал резкий вкус кислоты в горле, и именно это заставляло его чувствовать себя живым. И чем больше он боялся, тем больше был ведом и вдохновлен жаждой обладать этим источником.

Он ощущал эту мощь внутри своего Джедая, как все больше нарастающее и взывающее об освобождении давление.
Только еще немного; нажать чуть сильнее.

Он снова присел, поднимая к себе подбородок Джедая, видя окровавленное избитое лицо и слыша мелкое прерывистое дыхание.
- Где твои силы, мой друг? Где теперь твоя железная воля?

Мальчик был тихим, оцепенелым от истощения.

- У тебя больше ничего не осталось? Это все твои убеждения? Как легко рушатся твои принципы.

По-прежнему мальчик был тих, не пытаясь даже отодвинуться, когда Палпатин, убрав руку с лица, провел бледными пальцами по его темным и спутанным в крови волосам, голова лишь обессилено свесилась вперед.
В течение долгих секунд Палпатин ощущал барахтанье Скайуокера в несчастном крайнем отчаянии, прежде чем упрямая, непокорная воля подняла ту упавшую голову. Палпатин только улыбнулся, демонстрируя желтые зубы на фоне пепельной кожи.

- Конец не за горами. Осталось немного, - очень уверенно обещал он и снова провел длинными пальцами по волосам Джедая, царапая ногтями кожу и крепко схватывая их в кулак. - Ты чувствуешь это? Мы будем двигаться вперед?

Он склонился близко к нему, шепча и задевая дыханием кровоточащую кожу мальчика:
- Теперь начинается истинный тест, мой друг - потому что я даже еще не начал ломать тебя. Я даже не начал рвать тебя по частям. Твой худший кошмар, воющий в мертвых ночах - ничто - бледное, блеклое сравнение с тем, что случится здесь, в этой комнате. И ты не сможешь проснуться от этого, не сможешь получить никакой передышки. Я не показал тебе и доли мощи, которую я обрушу на тебя - того, что я готов сделать, чтобы освободить тебя. Не сдавайся еще, Джедай - борьба только началась. - Удерживая голову мальчика, чтобы она не упала, он спросил: - Чего ты боишься, Джедай? Что ты видишь в темноте, когда приходят твои демоны?


Грудь Люка напряглась в попытке собраться с силами для ответа. Это заняло долгие секунды, но когда он заговорил, то был тверд, подняв ободранное, израненное лицо и злобно кривя разбитые губы.
- Вы закончили? - выплюнул он, обретя в негодовании голос и беря там же свои слова и мысли.

Палпатин смотрел на него в злорадной тишине, желтыми пылающими глазами.
Холодные, как лед, глаза Люка сузились в ответ, и тихий ломаный голос, наделенный однако силой и убеждением, пленил внимание Палпатина.

- Я знаю… понимаю то, что вы делаете. И знаю причину. Потому что я тоже вижу вас - я вижу вас. И знаю то, что видите вы - вашего демона в темноте. Он преследовал вас, часто преследовал вас с тех пор, как вы получили власть, и он до сих пор подкрадывается к вам. Все, что вы сделали, должно было сдерживать и контролировать его - все. Вы потратили целую жизнь, строя стены внутри стен, чтобы защититься от него. Вы потратили впустую десятилетия, поднимая укрепления и пытаясь сделать себя полностью неприступным... но есть одна крошечная искра сомнения в вашем разуме, и она пылает в вашей душе, воя в темноте мертвых ночей… Потому что ничто не смогло остановить вашего демона - ничто. Даже вы. Я знаю, что вы видите в темноте, потому что это горит в вашем взгляде, когда вы смотрите мне в глаза. Я знаю, кого вы видите, когда приходит ваш демон... Я знаю, что это - я.

.

Палпатин шел по пустым коридорам тюремного уровня, специально оборудованном для заключения его Джедая. Двенадцать императорских гвардейцев, оставивших вместе с ним камеру, следовали за ним на почтительном расстоянии. Он ощущал их чувства в Силе: жестокость и безразличие к боли, которую они причиняли по его команде.

Он оставался с Джедаем около часа, насмехаясь и язвя, понукая и провоцируя, пока мальчишка не стал слишком истощенным и оцепенелым, чтобы просто пытаться слушать его или как-то отвечать. Тогда, как обычно, охранники вошли внутрь и выбили из него то немногое сознание, что еще оставалось.
Через несколько часов, прежде чем мальчик сможет отдохнуть, Палпатин вернется и начнет снова. С охранниками, ждущими своего выхода. И потом, возможно, еще один раз сегодняшним вечером - или в ранние часы утра.
Или, может, он просто скажет ему, что вернется сегодня и оставит ждать...

Проницательные обвинения Скайуокера, бросаемые им теперь каждый день с мстительной и горькой злобой против того, кто ранил и мучил его, приносили Палпатину и удовлетворение, и беспокойство. Поскольку мальчик начал изменяться - его оскорбительные, преследующие слова стали более резкими, более острыми, нацеленными с холодной точностью и враждебной злобой. Больше не мгновенные вспышки, а подлинные, серьезные угрозы.

И снова Мастер Ситхов знал, что он должен идти по тонкой грани: должен контролировать своего Джедая, не душа при этом тот неистовый гнев, который никак нельзя было нацеливать на себя. И так как Вейдера не было, выбор пал на его неосведомленных гвардейцев, ставших главным орудием нападения на отчаявшегося мальчишку, питая его возмущение, его гнев, его огонь - концентрируя все на одном источнике.

Поскольку уже скоро эти чувства перерастут в ярость…


--------------------
Выучи намертво, не забывай, и повторяй как заклинание:
"Не потеряй веру в тумане, да и себя не потеряй!"
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Алита Лойс
сообщение 24 Январь 2011, 01:55
Сообщение #63



Иконка группы

Группа: Бывалый
Сообщений: 1490
Регистрация: 16 Декабрь 2010
Из: ДДГ
Пользователь №: 8815



17(3)

Что-то менялось.
В пределах Дворца, вокруг него - он ощущал это.

Сидя, съежившись, в морозной темноте своей камеры, в глубоких недрах огромного громоздкого Дворца, далеко от всего реального и существующего, он все же ощущал это.

Все становилось сюрреалистичным; ненастоящим. Он больше не был уверен, когда он находился в сознании, а когда нет. Единственным признаком, отделяющим реальность от кошмаров, являлось то, что реальность запоминалась с трудом, тогда как искривленные кошмары приходили на ум слишком легко.
Тьма, так долго хватавшая его за пятки, выла теперь волком в глухой ночи.
Она коверкала действительность и искажала тени вокруг, окутывая его мысли и его сны, находясь всегда близко и всегда в ожидании… что что-то произойдет.
Она льнула к нему, разжигая его злость и питая его гнев. Питая его страх каждый раз, когда он слышал шипение открывающихся дверей и тяжелый шелест ткани по холодному, твердому полу, когда возвращался его мучитель.

Ведомый кое-чем более сильным, чем истощение, слабость и сломанные кости, он расхаживал по своей камере, как пленный зверь, как запертый в клетку волк - или это был сон?
Что-то Темное и настойчивое и ужасно сильное лежало на его плечах, скрываясь в его тени вне его понимания. Толкающее, давящее, удушающее. Неумолимо близкое к нему - выжидающее своего момента.
Основного момента - точки перелома.

Он не обратится… или он уже сделал это?

Люк осознавал мощь, бегущую в нем, мощь, которую с помощью провокаций вызывал Император. Он знал, что это была Тьма. И каждый раз, когда она так легко приходила в ответ на его злость и негодование, она оставляла небольшой отпечаток в его душе, след, который не мог сжечь никакой свет, момент, проигранный Тьме. Очень много проигранных моментов…
Он отталкивал и отвергал ее.... но в те суровые, дикие мгновения она казалась настолько правой, давая абсолютную ясность среди неистового хаоса.

И теперь он не мог отодвинуть ее. Слишком много моментов - слишком много, чтобы помнить и разделять их. Они сливались в одну, размытую Тьмой, громоздкую массу в его тени, воющую в гнетущей тишине его тюрьмы.

Среди моря смятения в его душе Тьма манила к себе, как штилевой "глаз" в центре самого темного шторма.
Он так долго сражался один против бури - что за один момент спокойствия заплатил бы своим разумом. Своей жизнью. Своей душой. Он отдал бы их охотно, без колебания, если бы Тьма предложила хоть один миг мирного забвения.

Он уже был потерян?

Что-то менялось.

Он очень боялся, что это был он сам.


.


Нестерпимый жар, пробирающий до костей. Он окутывал Люка как одеяло, обещая своей хорошо знакомой, комфортной близостью избавление и убежище. Успокаивал умиротворяющим теплом болезненные мышцы и приносил облегчение от тяжести и изнурения.

Он лежал на спине в пустыне, глядя на звезды и слыша краем уха знакомые бормочущие звуки фермы. Жужжание вапораторов и тихое шипение щитов по периметру. Кто-то пересек внутренний двор внизу, шелестя одеждой по сметаемому песку.
Он медленно моргал, наполненный миром и спокойствием, безмятежно смотря на раскиданные точки искрящегося света в бархатной темноте, далекие солнца, согревающие далекие миры. Песок под его спиной был мягким и податливым, и еще теплым, лишь постепенно отдающим температуру дня. Выжженный двумя солнцами воздух начинал охлаждаться в наползающем объятии ночи.
Открылись двери; звук неизвестного здесь трущегося дюрастила и шорох тяжелой ткани по пермакриту лихорадкой прошли по нему, вытаскивая из теплых воспоминаний, отрывая прочь от жара пустыни и комфорта дома, оставляя холодный, твердый пол под спиной и острую, как нож, боль при каждом вздохе в его избитых мышцах и сломанных костях.

Тяжесть реальности заставила его открыть усталые, «набитые песком» глаза. Он моргнул несколько раз, но налитые кровью глаза никак не могли сосредоточиться на темной тени, присевшей рядом с ним.
Но ему не нужно было видеть, чтобы знать кто это…

- Как ты этим вечером, мой друг? - с пустым, насмешливым состраданием проскрипел голос Императора. - Ты выглядишь усталым.

Люк не потрудился отвечать, медленно мигая и затем позволяя своим покрытым синяками глазам и вовсе закрыться, дрейфуя в тумане голода, жажды, боли и истощения.
Он почувствовал, как Палпатин предупредительно положил ему на грудь ладонь, и напрягся в ожидании.

- Отвечай мне, когда я говорю с тобой, - незлобно произнес Палпатин.

- Вы знаете ответ, - хрипло пробормотал Люк пересохшими ртом.

Палпатин улыбнулся:
- Я хочу услышать его от тебя.

Он наблюдал, как напряглись губы мальчишки в мгновенной вспышке упорства. Люк колебался на самом краю сейчас, мысленно и физически. Его тело было покрыто массой кровоподтеков и ссадин, множеством неизлеченных и кровоточащих ран. Его глаза - те замечательные глаза холодного синего цвета – выглядели теперь мутными и красными от лопнувших сосудов - настолько ужасно, что в одном из них белка не было видно совсем. Его лодыжка была сломана повторно и до ступни ее покрывала темная опухоль. Хотя, так или иначе, он смог бы стоять на ней. Палпатин бесчувственно наблюдал, как затрепетали веки мальчишки, когда тот начал терять связь с реальностью, что вынудило его сильно надавить Джедаю на грудь, призывая к нему Тьму.

Глаза Люка резко открылись, и тело напряглось в ожидании подразумеваемой угрозы. Палпатин знал, что тот не хотел отвечать, но за те двенадцать недель, в течение которых они говорили, неважно о чем, между ними установилась и закрепилась связь. Поэтому даже сейчас, в этом жутком и ущемленном положении, это укоренившееся влияние взяло верх, и, слегка вздыхая, Скайуокер отвернулся, отказываясь от борьбы.

- Как ты этим вечером? - просто повторил Палпатин, словно этого мгновенного неповиновения никогда не было.

- Я устал, - сказал Люк побеждено. - Очень устал.

Не в силах остановить себя, он посмотрел на дверь.

- Да, они там. Ждут, - сказал Палпатин, понимая, о чем думал мальчик - ощущая его беспокойное мрачное предчувствие.

Живот Люка скрутило, грудь обожгло отчаянием; он закрыл глаза, борясь с этим знанием – единственное, чем он мог помочь себе. Но это не остановит их - ничто не сделает этого. Разум оцепенел, не в состоянии справиться с действительностью неотвратимого мучения.

- Я позову их тогда… или мы будем говорить, мой друг? - спросил Палпатин.

Люк колебался, желая задержать неизбежность - зная, что это было бессмысленно, и не в силах поступить иначе.

- Говорить, - наконец, уступил он, прошептав слово в одном покорном выдохе.

- И что мы обсудим? - снисходительно спросил Палпатин, все еще держа руку на груди мальчика.

Люк чуть мотнул головой на жестком полу, слишком усталый, чтобы играть в эти игры.

- Отвечай мне, когда я говорю с тобой, - голос стал низким, резким и требовательным.

- Мне все равно, - прошептал Люк.

- Хм. Вероятно, им нужно войти сейчас, - упрекнул Палпатин. - Да. Так будет лучше.

Люк сжался, отворачиваясь от двери. Он перестал спорить – от этого становилось только хуже.

Он вновь услышал шелест ткани по полу, почувствовал касание плаща на плече - даже оно остро царапало его изодранную, саднящую кожу, заставляя резко отдернуться, что тут же зажгло боль в натянутых и горящих мышцах.
Раздался знакомый звук скребущего дюрастила, и он напрягся, слыша подступающие к нему тяжелые шаги и активируемые силовые пики, их трущее гудение, прорубающее воздух…
Они собрались вокруг… и напали.

.

- Хватит, - спокойно произнес Палпатин, и мир вокруг замер; Люк выпустил удушливый хрип - первый звук с момента, как его начали избивать. Он давно уже не кричал.

- Уйдите, - приказал Ситх, и безмолвная стая охранников вышла из камеры; никакого следа вины, ни намека на сострадание. Только слепое повиновение.

Когда двери, наконец, закрылись, водворилась тяжелая тишина. Палпатин сохранял спокойствие, и Люк слышал только медленный и обрывающийся стук своего сердца, рваное дыхание своих легких… Он тихо лежал, ожидая, когда затихнет ослепляющая боль, хоть немного.

В конце концов, послышался все тот же шелест тяжелых тканей, заставляя Люка затаить дыхание. Но все, что ему оставалось – лежать, свернувшись на запачканном кровью холодном полу и пытаться дышать, дрейфуя где-то между болью и беспамятством.

Палпатин присел рядом и, взяв за плечо, повернул его лицом к себе, возобновляя сводящие с ума разрушительные приступы боли.

- Мы будем говорить, мой друг? - спросил он снова.

- Что вы хотите? – задохнулся Люк в отчаянии и безысходности. В этот момент, чтобы ни хотел Палпатин, если бы Люк мог, он сделал бы это.
Палпатин был невозмутим и рационален, нисколько нетронутый болью, причиненной по его приказу без какого-либо настоящего вызова со стороны мальчишки - он больше не утруждал себя поиском причин или оправданий. Теперь это было лишним.

- Ничего. У меня есть все, что я хочу, - ответил он эхом слов их самой первой встречи. - Что хочешь ты?

Надежду.
Одно слово, отчаянно пришедшее к нему. Все, в чем он нуждался. Но он не сказал его.

- Я могу дать тебе это – только, если ты прекратишь бороться со мной, - сказал Палпатин, и Люк знал, что тот слушал его мысли - меньшего он и не ожидал.

Палпатин мягко убрал пальцем волосы с его глаз - самое близкое к подлинному состраданию действие, что Люк когда-либо от него видел.
- Ты потерян, дитя... но я верю в тебя. В то, кем ты можешь стать. Ты будешь моим самым великим учеником.

Люк не стал отвечать, лежа на боку с полузакрытыми глазами. Что он мог сказать?

Палпатин равнодушно склонил голову на бок.
- Я знаю, что прошу трудную вещь у тебя.

Мальчик перевел на него взгляд, и Палпатин снисходительно улыбнулся:
- Я говорил, что понимаю тебя. Ты так сильно похож на своего отца.

Люк медленно мигал, не собираясь противоречить. Возможно, Палпатин был прав.

- Но эта борьба давно проиграна, мой друг. Ты знаешь это. Ты проиграл ее, как только прибыл сюда. Ты проиграл ее, когда коснулся первый раз Силы, в момент когда ты оставил Татуин, в момент, когда ты родился. В момент, когда твой отец встал на колени передо мной.

Мальчик слабо вздохнул. Но, несмотря на его рассредоточенный взгляд, Палпатин знал, что он слушал.

- Твой отец сделал тебя тем, кто ты есть. Из-за него ты будешь служить мне - и ты знаешь это, - Палпатин выжидающе замолчал, однако его Джедай только закрыл глаза. - Но я понимаю тебя - я знаю, почему ты делаешь это, даже если ты сам не понимаешь себя.

Мальчик открыл глаза, и Палпатин вглядывался в них, настолько апатичные и блеклые теперь, казавшиеся серыми на фоне темных ушибов. Но он был уверен, что они зажгутся снова и станут яркими и холодными, как всегда. Его Джедай боялся сейчас, боялся коснуться Силы - напуганный отвечающей ему Тьмой.

Настолько близкой теперь…

- Ты борешься, потому что именно для этого ты был рожден, дитя. Ты борешься, потому что это в твоей крови. Ты борешься, потому что не знаешь, как остановиться, - Палпатин мягко покачал головой, снисходительно продолжая говорить дальше. - Но у тебя больше нет ничего, за что бороться, мой друг - поэтому ты просто борешься против. Потому что это все, что тебе осталось. - Он взял мальчика за подбородок, поднимая к себе его оцепенелый взгляд. - Позволь мне дать тебе что-то, стоящее борьбы. Что-то, стоящее любой цены, любого риска.

- Что? - утомленно и осторожно пробормотал Люк.

- Мощь, - прошептал Ситх со вспыхнувшими глазами.

- Я не хочу этой мощи, - безнадежно слабо отказался мальчик.

- Она уже есть у тебя, дитя, - произнес Император, с напускной заботой вытирая кровь на его лице. - Она уже свободна. У тебя больше нет выбора не использовать ее. Так же, как нет выбора не дышать.

- Я могу выбрать... остановиться. Закончить это, - прошептал он.

Палпатин только покачал головой:
- Ты знаешь, что я никогда не позволю тебе этого, мой друг. Ты стоишь слишком дорого мне.

Он вновь вытер медленно сочащуюся кровь из глубокого рассечения над глазом мальчика – тот нисколько не вздрогнул; казалось, он вообще больше не замечает подобного.
- Ты никогда не мог позволить это себе. Я говорю тебе - ты родился для борьбы. - Палпатин улыбнулся, держа испачканную алую руку перед теми потерянными голубыми глазами. - Это в твоей крови.

Он опустил руку, но Люк не двигался, не говорил, вся сила для борьбы оставила его.
Да, он чувствовал это, завывание первобытной неукротимой мощи, более сильной, чем любой шторм, зовущей, чтобы он использовал ее, обертываясь вокруг него, как тяжелый плащ, - давая власть над собой и душа одновременно.
Вся надежда покинула его в этом проклятом месте, отдавая теням его разум и душу. Он так давно был брошен и оставлен здесь. Один против всех атак на него. И стало слишком трудно держать свет внутри себя. И медленно, постепенно, делая едва заметные коварные шаги, создавая трещины и провоцируя ведомые гневом вспышки, Палпатин отрывал этот свет от него… пока вокруг не остались только тени.

Он принадлежал им теперь, и Тьма окутывала его, признавая своим созданием.
И Император знал это.

.


Они были вокруг, Лея чувствовала это - повсюду вокруг нее. Приближались. Охотничий клич стаи в темноте. Она не видела их, только слышала, слышала их дыхание, когда они бежали по сторонам от нее, звериное ворчание в черной как смоль ночи, и вспышки глаз в тенях.

И затем она вновь оказывалась у края каньона, снова и снова, так же как было раньше, скользя ногами и взрывая выбоины в мягком песке, распыляемом в пропасть бездонного колодца.
А стая приближалась, с тяжелым частым дыханием во тьме, подталкивая ее к ужасающему падению…

Тело Леи дернулось от сна настолько яростно, что Хан вскочил, хватаясь с криком за лежащий всегда под подушкой бластер.

- Что…?

Лея сдавленно зарыдала, и Хан понял, что ей снова приснился кошмар.

- Эй, ты в порядке? - мягко пробормотал он, обнимая ее.

Но она уже уклонялась от его рук, соскальзывая с кровати и закутываясь в покрывало в ночном холоде корабля.

- Все хорошо. Это был просто… - она не договорила, но ему это и не было нужно. Он знал, что ей снилось.

Каждую ночь теперь - каждую ночь они приходили в ее сны...

.

.

Дни проходили в сплошном пятне боли. Никакой передышки. И всегда охранники - умы, наполненные насилием и враждебностью. И затем Император, проклинающий и умасливающий, капризный и изменчивый - решительный, злобный, жестокий.

И опять охранники.

И потом другой день, точно такой же, как предыдущий.

И еще один.

И еще.

Сны стали острыми и колючими, как когти, рвущие его здравомыслие, как ногти Императора, царапающие кожу, когда он проводил костлявыми пальцами по его запутавшимся волосам.


.


Ослепительно белый свет кровоточил выгоревшими от солнца воспоминаниями о Каньоне Нищего, грозно вырисовывающимся среди далеких дюн Татуина.
Снова ребенком, не старше девяти-десяти лет, Люк сидел на самом краю пропасти, свесив ноги с отвесного обрыва, и пинал пятками стену каньона, сбивая мелкие камешки, резко падающие в глубокую тьму находящегося далеко внизу разлома в безжизненной, холодной скале, никогда не видящей дневного света.

Сверху упала тень - обжигающая жара немедленно сменилась прохладой - и он повернулся, жмурясь от ярких венцов двойного солнца. Он увидел позади незнакомого мальчика своего возраста - хотя его одежда, обсыпанная песком пустыни, была похожа на одежду Люка, и копна каштановых волос выцвела под солнцами точно так же, как у него.

Он не смотрел на Люка, он смотрел дальше, всматриваясь в глубину пропасти, полностью очарованный...

В болезненном любопытстве Люк наклонился вперед, пытаясь увидеть то, что так захватило внимание мальчика...

Глубокий каньон упал в жуткую темноту, поднявшийся ветер хлестал раскаленный песок, закручивая его в вихри. Он оглянулся, но мальчик уже ушел, а солнечное небо сменилось ночным, со вспыхивающими на черном бархате знакомыми звездами.

Далеко внизу он услышал бросающее в дрожь завывание, дикое и первобытное, заставляющее всматриваться в дно каньона, где текла быстрая река, вытеснившая столетние сухие камни; звезды искаженно отражались в ее чернильных глубинах, а волны выбрасывали по краям белую пену - далекая черная лента на фоне красной ржавчины высоких стен ущелья.
Ветер яростно завопил, сшибая и толкая его вперед, не давая никакой возможности схватиться за скользящий под руками песок.

Он упал с горного хребта, летя вперед с протянутыми руками и отчаянно крича в надежде, чтобы хоть кто-то услышал его.
Во время падения он перевернулся лицом к ночному небу, и весь его мир, вся его жизнь сжимались к далекой, узкой прорези между границами каньона в приближающемся все громче и громче реве реки...

Тяжелый, сокрушительный удар потряс его тело, когда он плашмя упал в ледяную и темную, как чернила, воду, моментально теряя небо в ее глубинах -
Задержать дыхание...
Однако его тянуло глубже, оставляя убегающий след жемчужных воздушных пузырьков -
Не дышать…
Вниз; замораживающая, окутывающая тьмой вода давила на него, несмотря на все его усилия бороться с ней-
Не дышать…
Вниз… давно ушедшая действительность, ноги, пинающие пустоту, без надежды всплыть наверх -
Не дышать... еще секунду...
Легкие горели, ни верха, ни низа, ни неба, ни света, только черная смоль -
Еще одну секунду…
Грудь поднялась в отчаянии, чтобы втянуть воздух; пальцы протянулись, чтобы найти что-нибудь... хоть что-то -
Только еще секунду...
Легкие сжались в борьбе -
Не дышать…
Не...

Дышать -

Он закрыл глаза от усталости и головокружения… и прекратил бороться, прекратил сопротивляться, прекратил надеяться.
В удушье он потянул воздух - и только темная вода ответила ему, затопляя легкие и давя на него, как камень… и все остатки надежды ушли с этим вздохом, вытесненные чернильной, ледяной водой -

Он закрыл глаза и тонул…


.


Лея вскочила в кровати, цепляясь за простыни и судорожно сильно вздыхая от наступившего удушья; отчаянная, безрассудная, испуганная.

- О! Все хорошо! Все хорошо, Лея. Все хорошо… - Хан поднялся и обнял ее, пытаясь привести в чувство, пока она в панике ловила ртом воздух. Голос его был потрясенным и успокаивающим одновременно. - Все в порядке, - повторил он много раз. - Все в порядке, Лея. Все хорошо... Все хорошо. Никто не причинит тебе вреда. Никто не сможет сделать этого. Ты в безопасности... ты в безопасности... в безопасности.


.
.
.


Его встряхнули от сна, посадив вертикально, пока он силился открыть глаза, затем бросили вниз.
Пытаясь защититься, он сразу свернулся на полу, зная, что это не поможет, и слыша шипящее гудение силовых пик.
Первый удар последовал сразу же, как он упал - по пояснице, заставляя и без того больные мышцы яростно сокращаться. Второй обрушился на плечо, еще два – по рукам, сводя тело спазмами и выбивая из легких воздух. И слишком много ударов потом. Слишком много, чтобы различить по отдельности. Только сплошная боль, неукротимая, жестокая, острая, забирающая дыхание и пронзающая разум.

- Хватит, - голос Палпатина, невозмутимый, спокойный, холодный.

Хватит

Воздух встал в горле, мышцы продолжали непроизвольно сокращаться.
Громче, чем крик, - шелест плаща по гладкому полу, близкий как никогда.

У головы шаги остановились; воцарилась тишина.
И опять шорох одежд, касающихся пола рядом с ним.

- Джедай?

Он не мог говорить.

- Джедай? - рука очень мягко провела по его лицу и волосам, заставляя вздрогнуть.

- Им нужно продолжить?

Он не мог говорить, и только окровавленные губы изрекли все тот же ответ:
Нет

- Думаю, им нужно вернуться, - голос стал жесткий, разочарованный.

Нет, Мастер, - беззвучно шевельнулись в тишине губы.

Он ощутил улыбку, наслаждение.

- Это было так трудно, мой друг?

Долгая тишина, тяжело бьющееся в груди сердце.

- Это было так трудно?

Нет. - Губы едва двигались.

Опять молчание. Он пытался дышать, игнорируя боль и сглатывая кровь, пока она не задушила его.

- Мне нужно уйти, мой друг? Ты хочешь, чтобы я ушел?

Да

- Тогда я оставлю тебя. С ними.

Тяжелый, черный плащ оцарапал лицо Люка.

Нет, подождите...

Палпатин шел не оглядываясь -

- Нет… Мастер! -

Шаги слегка замедлились, и потом вновь начали удаляться.

- Пожалуйста! -

Они остановились. Люк потянул воздух, в безумном отчаянии находя силы для голоса, хриплого, ломаного:

- Нет, Мастер. Пожалуйста… не уходите.

Та повторная улыбка обожгла его разум. Он не должен был видеть ее, не должен был слышать ее в голосе Ситха. Она сожгла его душу.
- Я никогда в самом деле не оставлю тебя, мой друг. Никогда больше.

Его Мастер развернулся и направился назад, шурша тем черным плащом, посылающим дрожь по его спине; присев рядом он заговорил чуть слышимым, чарующим голосом:
- Ты хочешь, чтобы они остановились? Ты ненавидишь их за то, что они делают тебе? О, как сильно ты должен их ненавидеть. Как сильно бояться. Как легко ты позволяешь им контролировать тебя.

- И как легко ты можешь остановить их –
Это было только для него одного.

– Это - мой подарок тебе, мой друг. Тот, который я не мог дать тебе раньше этого момента. Подарок свободы.

Люк знал, что эта свобода была также рабством. Но это больше не было важно.

- Однако я не могу вручить тебе ее, мой друг. Ты должен сам взять ее. Она находится повсюду вокруг тебя, лишь ожидая, когда ты призовешь ее, беря под свой контроль. Но ты должен сделать это. Ты один.

Голос его Мастера перешел к шепоту, когда он наклонился к Люку, болезненно проводя пальцем линию по его запачканной в крови щеке.

- Призови ее к себе. Только ты один можешь закончить это.

И затем его Мастер встал и пошел к дверям, и Люк знал, что теперь ничто не помешает ему уйти. И что, когда он уйдет...

Двери закрылись, лязгнули замки, и охранники вновь окружили его.

Нет... не опять… не снова...

- Хватит -

Гнев и страх хлынули в него, и Тьма ответила, мощная и знакомая, идя по огненному следу, вспыхнувшему в его разуме-
И он не отодвинул ее. Не сдержал.
Никакой случайности, никакого мимолетного промаха.

Он открыл себя ей, открыл свои ум и душу, позволяя наполнить себя-

Безошибочная ясность; знание абсолютной, безоговорочной мощи. Никаких ограничений, никаких последствий. В ожидании, что ее используют, указав направление и цель, она кричала об освобождении-

Воздух был заряжен, как в момент перед ударом молнии-

Сверху к нему надвигалась силовая пика - так медленно - очень медленно - как будто само время поклонилось Тьме. Люк изогнулся и легко поймал прямолинейный наконечник. Заряд прошелся по его руке, но удар был поглощен Тьмой; боль по-прежнему ощущалась, но она не имела больше значения. Его гнев обошел ее, сужаясь к абсолютному центру.

Он направил Тьму к человеку, держащему пику, и ударил его Силой, разрывая одновременно во все стороны. Органическое тело издало звук, похожий на треск шелка и водяной взрыв, наполняя пространство алым ливнем.
И человека не стало.

Тьма продолжала литься в него, неукротимая и свободная, и он дал ей цель.
Голова вскинулась, глаза дикие.

Охранники отпрянули от него, и он перевернулся на полу, вставая на ноги. Сила мчалась через него, не останавливаясь, давая жизнь разорванным мышцам, сплачивая сломанные кости, отбрасывая все раны и прорываясь через истощение и боль. Он ощущал их страх, и это только накормило его желание мести. Люк не смотрел на них, ему это было не нужно - Тьма пронеслась со скоростью мысли, от человека к человеку, от трупа к трупу.

Он прорвался сквозь них, как торнадо, как пожар, отдав каждый последний клочок контроля неистовой яростной мощи. Молниеносное возмездие, холодное, жестокое и беспощадное.

Когда в живых остался только один, колотя в дверь в поиске спасения, он сделал паузу…
И медленно повернулся. В кровавой маске лица сияли холодные и синие глаза, похожие на сумеречный лед.

С абсолютным спокойствием он обернул Тьму вокруг гвардейца, заставляя того взглянуть ему в глаза, держа его пронзающим взглядом несколько секунд, давая время понять...
Затем его глаза стали жестче, и Тьма ответила тем же; он сжимал ее очень медленно, сдавливая кости и легкие хрупкого тела, не спуская взгляда с тех испуганных глаз, пока жизнь внутри не перестала существовать.

Он отвернулся и пошел прочь, полностью скручивая Тьму внутри себя; искаженная улыбка удовлетворения чуть подернула окровавленные губы.

Очень тихо он сел на одинокий стул; охваченный холодным спокойствием и странно далекий от кровавой расправы вокруг - от влажных стен испещренных темно-алым цветом, от резкого металлического запаха свежей крови в воздухе.

Где-то глубоко внутри совесть завопила в ужасе, когда он содрогнулся в мгновенном понимании того, что сделал. Но он призвал к себе Тьму, и она успокоила его, как бальзам, душа внутри тот крик.

О, и как хорошо он себя чувствовал.


.


Палпатин стоял в тенях коридора, прикованный к месту этим потворствующим ему вознаграждением; наслаждением от достижения этой заключительной, так долго предвкушаемой им цели. Такая мощь; такая адская агония была выпущена. Это был необыкновенный момент, превосходящий все его ожидания, стремительный и дикий, жестоко поэтичный, совершенно захватывающий и приводящий в восторг.

Его павшему Джедаю потребовалась меньше минуты, чтобы убить их всех.


.


Люк тихо сидел на стуле, замкнутый и окруженный Тьмой. Мощный, властный и излучающий силу.
Его Мастер вошел в комнату в пылком экстатическом чувстве от своей победы, упиваясь неистовой мощью, циркулирующей вокруг. Она рикошетила между ними, от одного к другому, возрастая и увеличиваясь от их близости.
И сейчас, только сейчас, он понял, почему.

Тихо посмеиваясь, его Мастер прошествовал через кровавую сцену. Костлявые белые пальцы прошлись по волосам Люка, оставляя жгучие следы Тьмы при соприкосновении – мощь одного резонировала с мощью другого.

- Ты родился в этот момент, мой друг. Если когда-либо ты будешь сомневаться, помни это. Помни то, к чему ты способен. Теперь нет ничего вне твоей досягаемости.

Сильные пальцы сжались в кулак, и голова Люка дернулась назад.
- Ничего, кроме меня. Ты должен понимать это.

Это было сказано, как заявление безусловного факта. Но Тьма шептала о его страхе - шептала правду.
Люк мгновение держал пристальный взгляд на глазах своего Мастера, обдумывая… И затем опустил его в подчинении - пока.
- Я понимаю.

Он почувствовал себя резко усталым; тело начало оседать. Боль, так легко незамечаемая раньше, сейчас волнами нахлынула на него снова. Зрение затуманилось, становясь расколотым и размытым, дыхание стало рваным.

Но Люк ждал.

Он отчаянно хотел спать, отдохнуть. Но он ждал, пока его Мастер не даст ему позволения на это. Он ждал бы, сколько потребуется.

- Отдохни теперь, Темный Джедай -

С абсолютным облегчением и спокойствием Люк упал во Тьму, позволяя ей полностью окутать его своим холодным объятием.
Смутно он чувствовал на щеке руку Мастера и ощущал его смех в своем разуме.

И потом это тоже ушло, осталась только Тьма.


--------------------
Выучи намертво, не забывай, и повторяй как заклинание:
"Не потеряй веру в тумане, да и себя не потеряй!"
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
vika
сообщение 24 Январь 2011, 17:13
Сообщение #64



Иконка группы

Группа: Постоялец
Сообщений: 543
Регистрация: 21 Сентябрь 2008
Из: г. Самара
Пользователь №: 7787



Печально... но чувствую, что Люк так быстро не сдастся. Жду продолжения.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Jagged Fel
сообщение 24 Январь 2011, 19:48
Сообщение #65


на SWG на вольных хлебах
Иконка группы

Группа: Завсегдатай
Сообщений: 1322
Регистрация: 23 Август 2007
Из: Unknown Regions - Nirauan
Пользователь №: 6925
Раса: HomoSapiens



От этого произведения я жду многого. Будет очень жаль, если всё закончится проребельски. Хотя последнее две главы настраивают на оптимистичный конец.


--------------------
Jedem das Seine
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Nefer-Ra
сообщение 24 Январь 2011, 22:50
Сообщение #66



Иконка группы

Группа: Постоялец
Сообщений: 522
Регистрация: 3 Январь 2010
Пользователь №: 8557



Это трилогия. И там до конца еще астрономически долго.


--------------------
Линкор, просто линкор
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Алита Лойс
сообщение 25 Январь 2011, 23:56
Сообщение #67



Иконка группы

Группа: Бывалый
Сообщений: 1490
Регистрация: 16 Декабрь 2010
Из: ДДГ
Пользователь №: 8815



Цитата(vika @ 24 января 2011, 17:13) *
Печально... но чувствую, что Люк так быстро не сдастся. Жду продолжения.


Болезненно... но, честно сказать, а как еще?
Думаете, это он уже не сдался?


Цитата(Roan Fel @ 24 января 2011, 19:48) *
От этого произведения я жду многого. Будет очень жаль, если всё закончится проребельски. Хотя последнее две главы настраивают на оптимистичный конец.


Проребельски это как? Боитесь Палыч перейдет на СС, и подастся в Альянс?wink.gif
Вроде в предпоследней главе ничего оптимистичного не было, смотря с вашей точки зрения.
А реакция после 17-ой главы у всех кардинально разная: кто-то почти плачет и не может говорить, кто-то бросает чепчики и кричит: наконец-то!


--------------------
Выучи намертво, не забывай, и повторяй как заклинание:
"Не потеряй веру в тумане, да и себя не потеряй!"
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Алита Лойс
сообщение 26 Январь 2011, 00:04
Сообщение #68



Иконка группы

Группа: Бывалый
Сообщений: 1490
Регистрация: 16 Декабрь 2010
Из: ДДГ
Пользователь №: 8815



Глава 18


Слишком опустошенный, чтобы как-то осмысленно реагировать, Люк охотно скользнул в милосердное состояние забытья, освобождающее от холодной и жесткой действительности; не замечая беззвучно ступающих по густо забрызганному алой кровью полу и перешептывающихся в комнате людей. В безмолвной тишине они собрались вокруг и с огромной осторожностью подняли обессиленное тело, чтобы с почтением унести его со сцены кровавой бойни.
Палпатин задержался - ненавидя необходимость оставить этот упоительный момент.

Отец мальчишки убивал Силой много раз, как и он сам, но произошедшее сейчас было другим. Он уже и забыл, как воодушевляюще это могло быть...

Первая кровь всегда была захватывающим, восхитительным моментом: полной капитуляцией всех доводов разума перед неистовыми эмоциями, дающими могущество и снимающими ограничения.
Но сейчас он наблюдал кульминацию чрезвычайно долгой и отчаянной борьбы – ключевой, переломный момент, когда спадали цепи всех предыдущих верований и убеждений, и это мгновение было прекрасно и… возвышено, как произведение искусства.
Стоя каждой потраченной на него секунды.

Мальчишка был воплощением всего, чем должен был стать его отец - восходящим неограниченным потенциалом. На этот раз не будет никаких полумер и никаких ошибок.

Подчинить такую мощь своей воле было ужасающе и волнительно одновременно. Суметь управлять ею вместо того, чтобы позволить уничтожить себя. Все равно, что укротить стихию, получив власть над нею. Все равно, что приручить торнадо.
И только сейчас, после этой высшей точки впечатляющего «грехопадения» его дикого Джедая, он начнет полностью устанавливать над ним свой контроль.

Наконец, он сможет двинуться дальше, начав обучать мальчишку путям ситхов, и сделать его тем, кем должен был стать его отец - и стал бы, если бы Кеноби так жестоко не ранил его.

Его отец…

Палпатин задумчиво вздохнул, выходя наконец из камеры и медленно шагая к турболифту, потерявшись в мыслях.
Было бы интересно попробовать оставить их обоих - отца и сына. Держать их в своей власти и играть ими друг против друга, пока один, в конечном счете, не покончит с другим.

Но мощь Скайуокера была слишком большой, затмевая собой все другие факторы. Какое-то время все внимание Палпатина потребуется для контроля и обеспечения полного подчинения его Темного Джедая. Опасное время - Скайуокер был больше, чем Джедай, но пока еще и не Ситх, пока еще он не повиновался воле своего Мастера беспрекословно.
Лучшим вариантом было порвать ту связь окончательно, чтобы не рисковать эмоциональными осложнениями с тем, у кого это всегда было недостатком.

И все же… К нему взывало его искривленное чувство собственничества.

Правило было установлено столетия назад: могут быть только два ситха - Мастер и его ученик. Но Палпатин всегда ощущал себя вне таких крайних ограничений. Они были необходимы, как руководство, менее способным, чем он.
Он мог достигнуть большего…
Он уже достиг очень многого. И теперь не было никаких сдерживающих ограничений; никаких джедаев, способных помешать его планам, никакого "Сына Солнц", препятствующего ему. Все пророческие предсказания были похоронены его собственной рукой.
Палпатин вошел в апартаменты Джедая, простаивающие так долго пустыми и холодными, пока он создавал из своего Джедая своего Ситха. Он улыбнулся - не совсем еще Ситха, но и Джедаем тот тоже больше не был. Хотя ему нравилось это название - звучащее теперь так иронично. Финальная месть тем, кто хотел обуздать его.
В конце концов ему нужно будет как-то назвать своего нового ученика, почему бы и не так: его дикий Джедай, укрощенный им. Связанный и принесенный к его ногам.

Палпатин вошел в темную комнату, где Джедай спал, наконец, на огромной высокой кровати. В отраженном мерцании огня камина, падающим на него извивающимися тенями. Бледная, покрытая ушибами и ранами кожа на безукоризненно белом.

Он лежал настолько тихо и неподвижно, что драпированные вокруг белые покрывала напоминали саван, и роскошное окружение резного дерева и богатых темных тканей было не в состоянии изменить гнетущую атмосферу - холодную, безмолвную и неподвижную, словно могила.

Тонкие губы Императора приоткрыли пожелтевшие зубы. Да - Лорду Вейдеру вскоре можно приказать вернуться - у его Мастера была очень важная задача для него. И он единственный мог выполнить ее. Палпатин даст возможность своему новому Джедаю разрубить последнюю веревку, что связывает его; это будет заключительный тест его безусловной преданности, безоговорочного контроля Палпатина и победы Джедая над своей самой большой слабостью.
Серьезное испытание форсъюзеров всегда было проверкой их самих - их способностей, их преданности, их убеждений.

Поединок.

До смерти? Возможно. Хотя бы в желании и намерении…

Ему так хотелось выпустить на свободу это дикое нечто, этого волка. Спустить его с привязи, чтобы увидеть сражение. И посмотреть, был ли тот достаточно укрощен, чтобы припасть к его ногам при первом зове.

Необходимо было немедленно начать обучение мальчишки; снарядить его навыками, соответствующими его мощи. Одной только мощи ему будет недостаточно; таков был путь Вейдера - пробиваться с помощью невероятной и грубой силы, что было действенно, но лишено ловкого изящества и проворства. Прямолинейный инструмент.
Невероятно сильный и бесконечно более опытный, чем его сын. Смертельная комбинация, доказавшая множество раз свою эффективность.

Чтобы противостать этому, Скайуокеру нужно очень многое. Но Палпатин изучал его издалека, как только выяснил имя пилота, разрушившего Звезду Смерти единственным невозможным выстрелом. Не открывая это его отцу, он изучал мальчишку сначала, как нового врага, а затем – еще, прежде чем Вейдер попытался скрыть свои собственные зияющие слабости и едва различимые предательские намерения за своим предложением обратить ребенка на их сторону - как возможного ученика.

Он наблюдал за продвижением Скайуокера в рядах Восстания, отмечая скрытое проявление талантов Силы; его быстрый ум, его уравновешенность под огнем, его концентрацию и способность бдительно следить до конца за своей целью.
Качества, которые можно легко использовать в искусстве поединка.

Великий дуэлянт сражался, как шахматный мастер, всегда видя перед собой большую картину, просчитывая на десять шагов вперед, сохраняя темп, ведя и постоянно проверяя противника, всегда упреждая его действия и вынуждая того реагировать и делать ошибки. Быстрый разумом и телом, совершенный в технике. Прекрасное отточенное лезвие.

Вейдер сообщал, что их поединок на Беспине выявил, что мальчик был намного более опытен и способен, чем ожидалось. Теперь Палпатин знал причину - мальчишку обучал Йода, коварный и старый Мастер джедаев, который всегда отличался искусством преподавания техники меча.
Но некоторым вещам научить было невозможно. У мальчишки должны были быть врожденные навыки, чтобы осадить и вывести из себя обученного форсъюзера способностей уровня Вейдера, превращая почти в провал то, что должно было стать очень быстрой и решительной победой. Вероятно, это были те же концентрация и самообладание, те же живость и быстрота ума, что делали его достойным подражания боевым пилотом.
Учитывая, что у него было природное дарование, а Мастер Йода невольно и весьма помог Императору в завершении его базисной подготовки, Палпатину оставалось только заточить те навыки, научить его находить и применять свои сильные стороны, читать и использовать слабости других.

У Лорда Вейдера их было очень немного, и он хорошо маскировал их, но Император был спокоен и уверен в успехе. Он не хотел терять Вейдера - идея иметь и Вейдера, и Скайуокера по-прежнему была заманчива. Но если будет необходимо пожертвовать одним, чтобы контролировать другого, то он отдаст Вейдера. Его новая Империя может быть построена со Скайуокером так, как это никогда не могло бы стать с Вейдером. Мальчишкой будет труднее управлять, чем его отцом, но выгода покроет риски.

И в шахматной игре за неограниченную власть иногда приходится отдавать даже главные фигуры, в преследовании конечной цели. Он располагал достаточным временем для подготовки мальчишки, чтобы довести его навыки до уровня, способного противостать Вейдеру.
Да; скорость и техника против грубой силы и опыта.

Его две фигуры наивысшей ценности - будет ли он вынужден отказаться от одной, чтобы обладать другой? Он уже улыбался в предвкушении.

И если он должен будет пожертвовать Лордом Вейдером, чтобы обеспечить лояльность его сына, то это зрелище, по крайней мере, должно развлечь его. И если Скайуокер не сможет победить Вейдера, Палпатин ничего не потеряет - у него останется Лорд Вейдер и… тот самый момент. Достижение непревзойденного господства. Память о великолепном, взрывном и несравнимом падении его Джедая - еще настолько свежая, что моментально вызывала волну возбуждающего адреналина.
И даже умерев, Скайуокер мог бы послужить его цели...

Палпатин протянул руку ко лбу Джедая - точно так же, как он сделал, когда Джедай только прибыл к нему - желая вновь почувствовать это средоточие мощи, опьяняющей, могущественной, захватывающей.

Но теперь там было что-то еще, изолированное и особое, похожее на масло в воде.

Тьма пропитала связь его Джедая с Силой, интенсивно увеличивая и расширяя острую, как бритва, концентрацию. На тонких губах Палпатина появилась довольная улыбка, тотчас исчезнувшая с внезапным приходом другой мысли – настойчивой и навязчивой.

Он должен убить его; убить его сейчас, пока тот спал.

Мальчишка был слишком силен, представляя чересчур большой риск. Император снова вспомнил едкие слова Скайуокера в камере - о том, что именно он бродил в самых темных кошмарах Палпатина, именно он был угрозой, так долго нависающей над головой Ситха. Он был демоном Палпатина в темноте, волком, охотящимся в тенях... и он знал об этом.
Он должен убить его. Разрушить то кошмарное видение раз и навсегда.
Мысли Палпатина направились в прошлое к его собственному Мастеру, убитому во сне своим учеником, слишком могущественным, чтобы тот смог обуздать его. Палпатин потер острым ногтем растянувшуюся в жестокой улыбке губу.

Но его Мастер был беспечен и неосмотрителен, когда с такой готовностью доверял своему ученику – позволяя тому слишком много свободной воли. Самонадеянность ослепила его к возможности предательства. Палпатин никогда не сделает такой ошибки. Он будет пристально и тщательно наблюдать за своим Джедаем, полностью контролируя и безжалостно разбираясь с любым вызовом.

Да, он оставит мальчишку, позволит ему жить. Последние месяцы были такими бодрящими и воодушевляющими. Его неограниченная мощь и его упрямое, своенравное нежелание подчиняться создадут немалые трудности в управлении им - но острые ощущения обладания учеником, способным повернуться против него так, как никогда не делал Вейдер, сами по себе были стимулом.

Слишком долго ему принадлежал обученный служебный пес, понял Палпатин; он был силен и безжалостен, но всегда готов идти у его ноги.

Теперь у него был волк - дикий, непредсказуемый, жаждущий убежать.

Припадет ли он когда-нибудь к его ногам, как его отец?

У Вейдера просто не было желания самому бросить вызов Мастеру; никогда не было. Палпатин всегда держал его слишком крепкой хваткой, начиная действовать еще в его детстве. Тот мог хотеть полной власти, жаждать ее, делать для этого неуловимые, скрытые шаги против него, но его желание и его смелость были обособленными мирами. Он никогда сам не бросал вызов власти Императора, никогда не запугивал его, никогда не пускал ему кровь, как это сделал его сын, и буквально, и фигурально.
И снова Палпатин дрогнул, колеблясь перед лицом этой подлинной угрозы… но как он мог уничтожить эту неотразимую мощь, настолько захватывающую в своем своенравном вызове.

Крайне нестабильную, но... безудержную под давлением. Ищущую свой путь - путь, тщательно намеченный ей Палпатином. Не будет ли он обучать своего палача, как это сделал Дарт Плэгиус?
Сможет ли он навсегда обуздать и укротить эту мощь?

Однако это было так невероятно живительно; провокационно, чарующе.
Огромный риск ради огромной выгоды.

И какие уже были достижения! ранее он хорошо ощутил, как его Джедай призвал к себе яростную, штормовую Тьму, впервые по-настоящему используя ее сам, а не позволяя ей использовать себя.
Сам воздух потрескивал тогда бушующей и неукротимой мощью. Новым потоком Тьмы, дикой и несдержанной, открывающей новые двери. Стремительный наплыв энергии - и Палпатин купался в ее отраженной славе, чувствуя себя возрожденным и крепким в этой новой волне, чувствуя, как его вожделение мгновенно насытилось этой близостью к такому сконцентрированному и живому притоку мощи.
Мощи, которая скоро станет равносильна его собственной.
Мощи, которая уже была реальной угрозой.

Снова Палпатина одолели сомнения…

Но он не хотел уничтожать того, в чье создание вложил так много. И хотя Палпатин хорошо осознавал, что его страстное желание обладания может влиять на его решение, он был готов убить мальчишку, если это необходимо. Мальчишка был просто слишком могущественным, чтобы рисковать его неповиновением.

Палпатин научился этому на крайне дорогостоящей ошибке своего собственного Мастера. В конце концов, это сам Палпатин поднес стальной нож убийцы к горлу Дарта Плэгиуса.
Бесшумное стальное лезвие, а не лайтсейбер, чей особый звук сразу бы предупредил жертву. Он подобрал наиболее подходящее оружие для своей цели, будучи свободным от укоренившихся традиций обучающихся с детства форсъюзеров.

Факт, что Скайуокер также обучался только, когда вырос, давал тому неожиданное преимущество - он не полагался исключительно на Силу. Он предпочитал использовать более сбалансированный подход - применяя к ситуации свой быстрый и гибкий ум вместо того, чтобы немедленно погрузиться в Силу.

Да, Скайуокер будет также использовать хитрость, а не грубую силу, будет использовать все оружие из своего арсенала, что сделает его непредсказуемо опасным в любом столкновении.
Император улыбнулся - почти нежно - в этом они были очень похожи.

Он взглянул на мальчика, совершенно тихого и спокойного, как телом, так и разумом, потерянного в пустоте между забытьем и истощением.

- Отдыхай, Темный Джедай. Завтра - начало новой жизни, - используя Силу, он подтолкнул мальчика в глубокий сон.

И на сей раз его Джедай не сопротивлялся.

Неохотно убирая руку, глаза Палпатина задержались на двух темных капельках крови у лица мальчика - совершенных алых окружностях на фоне чистейших снежных простыней; манящих, гипнотизирующих...

Видение овладело им, разворачиваясь, как бесшумный взрыв, разрывающий в стороны действительность-

… … …
… … … … … … …

Он видел волка ночью, дикое существо, которое часто приходило в его видения на протяжении двух долгих десятилетий, чуть слышимое во тьме, своенравное и непредсказуемое. Оно исчезло в волнении теней, как это было и раньше, и он уставился в пустое безмолвие…

Абсолютная тишина. Он нерешительно повернулся.

Около него, на коленях, в немой неподвижности стоял его падший Джедай; в ниспадающем складками тяжелом плаще из густого и поглощающего весь свет черного меха. Покорно потупив глаза.
Волк в ночи… потяни слишком сильно его цепь, и он укусит.

Джедай встал, соболиный плащ скользнул вниз, открывая бессловесно протянутую руку с глубокими порезами, сочащимися темно-алой кровью, капающей с его пальцев.
Глаза Палпатина были прикованы к протянутому лайтсейберу, запачканному кровью - цвета гнева, страсти и предательства...
Это был сейбер Вейдера; мальчишка, в конечном счете, убьет своего отца?
Почему он давал меч Палпатину?

- Возьмите его,
проговорил его дикий Джедай, хотя губы его не двигались.

Палпатин снова взглянул на лайтсейбер, на безупречные алые капли, стекающие по рукоятке и падающие в ноги Палпатина, впитываясь в подол его плаща...

Жизнь, яркая и насыщенная.
Смерть, проливающая рубиновые слезы.

Смерть…

… … … … … … …
… … …


Видение исчезло, вытягивая воздух из легких Палпатина, и он вновь оказался в безмолвной тишине покрытой тенями комнаты, уставившись на пару капель крови.

Какое-то время он неподвижно стоял и размышлял над видением.

Значит, мальчик убьет своего отца? Это неизменное, непреложное событие?

Зачем бы еще он отдавал сейбер Вейдера? Палпатин приказал ему сделать это, и он принес доказательство своего подчинения?

Что он видел? - возможное будущее или предупреждающий похоронный звон?

В любом случае, он не слишком удивился - цена за большую власть и мощь требовала большего риска, большей бдительности и больших сил для контроля. Это было нормально для него; он даже с нетерпением ждал этого.
Игра высокой ставки - единственная игра, достойная его внимания.
Было ли это предупреждением, станет понятно в свое время. Видение всегда вооружало заранее, оно было даром просвещения. И теперь у него было знание, чтобы творить настоящее своими руками.

Сообщение отредактировал Алита Омбра - 26 Январь 2011, 01:10


--------------------
Выучи намертво, не забывай, и повторяй как заклинание:
"Не потеряй веру в тумане, да и себя не потеряй!"
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Jagged Fel
сообщение 26 Январь 2011, 18:30
Сообщение #69


на SWG на вольных хлебах
Иконка группы

Группа: Завсегдатай
Сообщений: 1322
Регистрация: 23 Август 2007
Из: Unknown Regions - Nirauan
Пользователь №: 6925
Раса: HomoSapiens



Цитата(Алита Омбра @ 25 января 2011, 23:56) *
Проребельски это как? Боитесь Палыч перейдет на СС, и подастся в Альянс?wink.gif

Не в коем случае!!! biggrin.gif Какой Альянс!
Цитата(Алита Омбра @ 25 января 2011, 23:56) *
А реакция после 17-ой главы у всех кардинально разная: кто-то почти плачет и не может говорить, кто-то бросает чепчики и кричит: наконец-то!

Но чепчики я бросать не буду и кричать тоже. Просто многие произведения пишутся с проребельской точки зрения. У этих авторов всегда побеждает "добро". Хотя в нашей реальной жизни добро совсем с другой стороны.


--------------------
Jedem das Seine
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Алита Лойс
сообщение 26 Январь 2011, 21:20
Сообщение #70



Иконка группы

Группа: Бывалый
Сообщений: 1490
Регистрация: 16 Декабрь 2010
Из: ДДГ
Пользователь №: 8815



Глава 19


Люк медленно приходил в себя, абсолютно точно зная, что все изменилось. Не только он сам; все. Ничто не сможет стать прежним когда-либо снова.

Он оставался лежать с закрытыми глазами, несмотря на то, что окружающая реальность требовала его внимания, проникая сквозь веки мутным коричневым светом.

Повсюду витала Тьма, затрагивая и заполняя собой все вокруг, каждый предмет, каждую поверхность. Но она больше не выла в кромешной ночи, она съеживалась и скулила, ожидая команды.
Хотя он знал мощь, которой она обладала, мощь, которую она так легко выпускала. Знал то, к чему она была способна... к чему он был способен.

Именно этот факт изменял и поворачивал все?

Нет – было что-то еще: неизбежное, предопределенное, неумолимо давлеющее и расставляющее все по своим местам, словно винтики в механизме.
Каждой своей клеткой он вслушивался в это глубокое безмолвие. Ощущая его - древнее и первозданное, как дыхание галактики, как сама жизнь.

Все вокруг изменялось и эволюционировало - это было сущностью жизни. Быть живым означало быть в состоянии преобразования. Развития. Эта движущая сила медленно и неизменно перемещалась вперед, и он был бессилен против ее массы, против инерции, созданной с началом времени - это было все равно, как попытаться остановить вращение галактики.
Все изменялось. Ничто не могло избежать этого. Ничто не оставалось прежним. Ни даже Сила, ни Свет, ни Тьма.

Тьма наполняла его теперь. Она стала частью его. Он стал частью ее, в созвучии.

Она гудела в воздухе, как столкновение атомов, мощная, убедительная. Невероятная, неограниченная сила, ищущая основание и желающая быть использованной, предлагая себя бесхитростно и безусловно.

Она ждала, выжидала.

Он ни звал, ни отклонял ее, слушая вместо этого звук своего дыхания, легкого и поверхностного. Слушая бушующий ветер снаружи, швыряющий град в толстые стекла окон. Помимо этого он слышал потрескивание огня в очаге и шелестящее перешептывание недалеко, может в этой комнате, может - нет.

Он по-прежнему оставался абсолютно спокойным и телом, и душой, странно отстраненным от факта своего крушения, все эмоции оставили его. Словно он был мучим так долго и много, что у него ничего не осталось - ни сожаления, ни позора, ни разочарования, ни раскаяния.

Да, он убил их, но…что они ожидали? Разве они не заслужили своей судьбы? Он ненавидел их, ненавидел свою слабость - совесть, связывающую его руки, когда он знал, что мог остановить их в любое время.
Палпатин был прав – то, что находилось в его крови, сдерживалось слишком долго.
В конечном счете, было неизбежно, что он набросится на них, оставался только вопрос – «когда», и «как».

Он не чувствовал себя виноватым, не мог; его действия находились слишком далеко от таких личных и ограниченных эмоций, поэтому любая реакция на них попросту игнорировалась. Никакие чувства не были равнозначны тому, что он совершил… таким образом он не чувствовал ничего вообще.

Смутно он признавал, что некоторая жизненно важная часть его самого закрылась, не в силах справиться с чудовищностью его действий. И на ее смолкнувшем месте зияла только ледниковая пустота - неподвижная, как деготь ночи; потеря была настолько глубокой, что Люк не мог думать о ней.
Но даже это знание не трогало его; он рассматривал себя словно с расстояния, как будто сам он находился в другом месте и наблюдал некий сюрреалистический сон, оставаясь в стороне от разворачивающихся событий, окутанный пустотой, покорностью и принятием, отстраненный и изолированный.

Он должен чувствовать горечь? Гнев, что все было отнято у него? Что его разрезали с безупречно хирургической точностью, мучительно, по частям; в безукоризненном исполнении? Безжалостно и беспощадно: каждый разрез и разрыв проникал глубже прежнего, калеча и обескровливая, пока не осталась лишь пустая раковина далеких воспоминаний - сухая, как пыль пустыни.

Не осталось ничего. Ничего вообще - он не мог заставить себя даже попытаться вспомнить то, что потерял, не мог ни то, что вслух, но даже мысленно произнести свое имя.
Он был ужасающе пуст и абсолютно спокоен одновременно.

И некоторым странным образом свободен; все кончилось. Все, наконец, кончилось. Факт, что он до сих пор жив, был... неожиданен; нежелателен. Но все закончилось - признал он.

Было ли это принятием, сдачей? Он думал, что такие мысли будут горькими, мучительными, острыми и жалящими, раздирающими душу.

Но на самом деле он не чувствовал ничего. Абсолютно ничего.

Только усталость – глубокое истощение, проникающее до костей от самого основания души. Тупая, вызывающая судороги боль избитого тела, так долго находившегося на самом краю своей выносливости, теперь была странно желательна - как единственная константа, единственный способ убедиться, что он вообще жив.

Тихий воздух тепло касался кожи, а поверхность, на которой он лежал, была мягкой и податливой. Прошло так много времени с тех пор, как он лежал на чем- то другом, кроме холодного твердого пола, что сейчас подобное ощущение было неестественным и неудобным. Он знал, что эта мысль должна наполнить его негодованием, но этого не случилось. Был просто факт, ничего незначащий в масштабах мироздания.

Теплота убаюкивала его, и он не хотел ничего иного, кроме как следовать за ее соблазном в пустой комфорт сна, но Тьма нагнеталась вокруг, словно небо перед штормом, насыщаемое заряженными частицами и потоками ищущей направления энергии; и он знал, что это было, хотя никогда раньше не ощущал такого.

Звук шороха тяжелой ткани по жесткому полу все еще имел власть над ним: по его телу пробежал мучительно-острый трепет, заставив челюсти сжаться, а сердце колотиться барабанной дробью, уступая темным воспоминаниям.
При приближении к нему, вступив на мягкий ковер, легкие шаги стихли, и он знал, что теперь за ним наблюдали, однако не чувствовал особой необходимости открывать глаза. У него была вся информация, в которой он нуждался, не прибегая к таким грубым органам чувств.

Поэтому он по-прежнему не двигался, позволяя Силе действовать, никак на нее не влияя и довольствуясь пассивно полученными сведениями. Долгое время фигура рядом с ним оставалась стоять, изучая его и зная, что он бодрствовал.
В конце концов, понимая, что от него ожидалось, он неохотно подчинился и открыл сухие, «набитые песком» глаза, вынужденный моргать, пытаясь справиться с изнурением.

- Оденьте его, - резкий и бесчувственный голос Палпатина словно состоял из гравия и был холоден, как могила - точно такой, как он помнил.

Император повернулся и вышел из комнаты, плащ потянулся по тяжелым коврам, лежащим поверх холодного мрамора.

Он лежал еще несколько секунд, по-прежнему отчаянно желая спать; упасть в безжизненную пустоту, охватывающую разум и тело. Но это бы только задержало неизбежное, а он был научен горьким опытом в бессмысленности подобных вещей. Поэтому он мучительно повернулся на бок и сел на краю высокой кровати; мышцы заломило в стонущем протесте, пока он оглядывал комнату, впервые признавая, где теперь находится.
Его спальня. В его апартаментах, в императорском дворце. Его собственный личный гулаг.

По крайней мере, раньше его тюрьма была размером с эту комнату. Теперь она тесно свернулась вокруг его разума, душа его мысли, не оставляя места ни для прощения, ни для надежды - но он и не заслуживал лучшего.

Комната была заново богато обставлена все теми же угрюмыми, темными тканями и тяжелой, напыщенно-витиеватой мебелью; огромные картины висели на стенах темно графитового и синего цветов. И даже этот угнетающий вид казался невероятно насыщенным после такого долгого времени в той пустой белой камере, цвета конечной роскоши.

За решеткой большого камина был разожжен огонь - впервые с тех пор, как он был здесь – коптя камень позади и посылая горячие потоки к его обнаженной коже, высушивая и без того безжизненный воздух.
Он отметил все вялым, отстраненным взглядом - это все было незначительно.

В комнате находилось трое одетых в темное слуг, взирающих на него с тихой надеждой.

- Уйдите, - приказал он просто; из крайне пересохшего горла вышел низкий ломаный голос.

Они поклонились, сделали несколько шагов назад, отвернулись, и затем вновь остановились у дверей в почтительном поклоне, прежде чем тихо закрыть их позади себя, несмотря на приказ Императора.

Так легко видя их мысли, Люк не ожидал от них ничего другого: они боялись того, что не могли постичь, стремясь услужить и снискать расположение у тьмы в любом ее проявлении: запугивании или притеснении, силе или преследовании. Он отослал их под недовольство Императора – они представляли слишком малую значимость, и не стоили его внимания.

Затем он встал на ноги, и мир на мгновение поплыл перед ним, прежде чем он ухватился за Тьму, чтобы не упасть. Она немедленно ответила наплывом силы к ослабшим мышцам, сдерживая острые, как нож судороги. Боль не оставила его, но она больше не имела значения.

Он неловко прохромал вдоль изысканного мозаичного коридора к выложенной темным мрамором ванной и вымылся, задевая пальцами рубцы шрамов, отмечая, что раны были зашиты, а сломанные кости вправлены и срощены. Но даже это не трогало его, не давая ни облегчения, ни заверения; они могли быть сломаны снова.

Это он знал также из опыта.

Одежда в его гардеробе была богатой и тяжелой, роскошной, но изысканной, цветов синей полуночи и черного воронова крыла. К тому времени, как он оделся, он забыл, на что она была похожа.
Зеркала не было - но он и не хотел больше видеть свое отражение; было сомнительно, что он даже узнает его.

Он прошел к резным двустворчатым дверям на противоположной стороне спальни, и при его приближении они распахнулись без видимой помощи. Пройдя через темную гостиную, ни разу не посмотрев по сторонам, пересекая темный отдающий эхом пустоты зал, высокие двери которого были впервые открыты для него, он вышел в главный коридор, который видел до этого лишь однажды.
Не оглядываясь вокруг, он прошел вдоль него к расположенному у главного выхода приемному залу; помпезные двери были распахнуты в ожидании. Бросив короткий взгляд на главный выход и находящийся следом Дворец, он отвернулся и вошел в зал, на высоких сводчатых потолках которого мерцали танцующие тени, бросаемые тусклым светом камина.

Император стоял перед возвышающимся рядом узких окон, спиной к комнате, смущая своим пристальным взглядом непримиримую ярость шторма снаружи. Он почти не двигался, лишь слегка повернулся в ожидании.

Пройдя вдоль длинного зала к Императору, Люк Скайуокер встал на одно колено перед своим Мастером, склонив голову и опустив в пол глаза.


--------------------
Выучи намертво, не забывай, и повторяй как заклинание:
"Не потеряй веру в тумане, да и себя не потеряй!"
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
vika
сообщение 26 Январь 2011, 23:34
Сообщение #71



Иконка группы

Группа: Постоялец
Сообщений: 543
Регистрация: 21 Сентябрь 2008
Из: г. Самара
Пользователь №: 7787



Алита Омбра
Цитата
Болезненно... но, честно сказать, а как еще?
Думаете, это он уже не сдался?

В какой-то мере сдался. Но я думаю, это его хитрость. Он обучится ТСС и убьет Палпатина. Не случайно Палыч этого так боится.
Цитата
А реакция после 17-ой главы у всех кардинально разная: кто-то почти плачет и не может говорить, кто-то бросает чепчики и кричит: наконец-то!

Я отношусь скорее к первым, чем ко вторым. Хотя я не разделяю силу на темную и светлую стороны и понимаю, что Палыча можно одолеть только тьмой. Не случайно даже Йода не мог с ним справиться в конце 3 эпизода. Посмотрим, как будут развиваться события дальше.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Алита Лойс
сообщение 27 Январь 2011, 00:27
Сообщение #72



Иконка группы

Группа: Бывалый
Сообщений: 1490
Регистрация: 16 Декабрь 2010
Из: ДДГ
Пользователь №: 8815



Цитата(vika @ 26 января 2011, 23:34) *
Алита Омбра
В какой-то мере сдался. Но я думаю, это его хитрость. Он обучится ТСС и убьет Палпатина. Не случайно Палыч этого так боится.


Да ну... какая хитрость. У него же видение или сон был, как аллегория, что он утонул, потому что сил удержаться уже не было... Там такой сильный момент. И если вы прочитали следующую главу, там очень хорошо описано его состояние. Пустоты и принятия.

Убить-то он его, может, и убьет, не знаю... но борьбу за себя на данный момент он проиграл... Жизнь пошла под другим углом.

Цитата
Я отношусь скорее к первым, чем ко вторым. Хотя я не разделяю силу на темную и светлую стороны и понимаю, что Палыча можно одолеть только тьмой. Не случайно даже Йода не мог с ним справиться в конце 3 эпизода. Посмотрим, как будут развиваться события дальше.


А как же Винду? Если бы Энька не вмешался, покоился бы Палыч уже в Силе...


--------------------
Выучи намертво, не забывай, и повторяй как заклинание:
"Не потеряй веру в тумане, да и себя не потеряй!"
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
vika
сообщение 27 Январь 2011, 23:35
Сообщение #73



Иконка группы

Группа: Постоялец
Сообщений: 543
Регистрация: 21 Сентябрь 2008
Из: г. Самара
Пользователь №: 7787



Алита Омбра
Насчет Винду. Я считаю, что Палпатин специально ему поддадся, чтобы разыграть перед Анакином спектакль "злодей Винду убивает немощного старика". Есть тема, где все это обсуждалось Поддавался ли Палпатин Мэйсу Винду во время поединка? Даю ссылку сразу на 5-ю стр, где мой пост от 29 апреля 2009 г.

Цитата
Да ну... какая хитрость. У него же видение или сон был, как аллегория, что он утонул, потому что сил удержаться уже не было... Там такой сильный момент. И если вы прочитали следующую главу, там очень хорошо описано его состояние. Пустоты и принятия.
Убить-то он его, может, и убьет, не знаю... но борьбу за себя на данный момент он проиграл... Жизнь пошла под другим углом.

Жизнь, конечно пошла под другим углом, но еще неизвестно, как все в итоге обернется. Дело в том, что Люк не смог до конца стать джедаем и вряд ли станет до конца ситхом по той причине, что в нем сильна привязанность к своим близким. Если даже в Вейдере спала искра Анакина и его посещали видения о его прошлой жизни, то тут будет еще сложнее. В общем, не буду забегать вперед, жду продолжения.

Было бы здорово, если бы вы не ограничились "Штормом" и со временем перевели остальные части трилогии.
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Алита Лойс
сообщение 31 Январь 2011, 15:37
Сообщение #74



Иконка группы

Группа: Бывалый
Сообщений: 1490
Регистрация: 16 Декабрь 2010
Из: ДДГ
Пользователь №: 8815



Цитата(vika @ 27 января 2011, 23:35) *
Алита Омбра
Насчет Винду. Я считаю, что Палпатин специально ему поддадся, чтобы разыграть перед Анакином спектакль "злодей Винду убивает немощного старика". Есть тема, где все это обсуждалось Поддавался ли Палпатин Мэйсу Винду во время поединка? Даю ссылку сразу на 5-ю стр, где мой пост от 29 апреля 2009 г.


Спасибо за ссылку. Вряд ли я соглашусь с таким мнением, но почитать все же интересно.


Насчет последующего перевода: вторую часть уже перевожу, текст сложный и объемный, пытаюсь осилить. Про третью сейчас трудно что-то сказать. Время покажет.


--------------------
Выучи намертво, не забывай, и повторяй как заклинание:
"Не потеряй веру в тумане, да и себя не потеряй!"
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение
Алита Лойс
сообщение 31 Январь 2011, 15:38
Сообщение #75



Иконка группы

Группа: Бывалый
Сообщений: 1490
Регистрация: 16 Декабрь 2010
Из: ДДГ
Пользователь №: 8815



Глава 20


Мара Джейд возвратилась поздним вечером, приземлившись на полированной черной платформе огромной крыши Дворца недалеко от Южной Башни. Это немедленно напомнило ей о нем - о ночи, когда он бежал. Маленькая улыбка коснулась ее губ при мысли, как легко он обошел все тщательно размещенные системы безопасности Дворца.
И тотчас улыбка исчезла при воспоминании, чего ему это стоило. При воспоминании, как она попросту сбежала от происходящего.

Не думай об этом.

Не думай… но, казалось, только это она и делала все последнее время - думала о нем. Впрочем, этот довод довольно легко отклонялся – так как сама ее миссия, по сути, была связана со Скайуокером; уже второй раз за год Мара выполняла идентичную задачу. И, конечно же, именно поэтому она и думала о нем сейчас – никаких других причин.

Заполнив свой разум сотней тщетных мыслей и не признавая единственную волнующую ее, Мара вошла в Башню, гудящую жизнью даже в этот поздний час. Императорский Дворец никогда не спал – как и сама Империя. Он бодрствовал круглосуточно; необыкновенно интенсивная действительность, существующая внутри, была полностью изолирована от настоящей реальности, находящейся за его неприступными стенами. Можно было прожить здесь всю жизнь, ни разу не рискнув выползти за пределы основной части Главного Дворца, если бы кто этого захотел. От множества мелких гражданских служащих и дворцового штата мандат просто требовал оставаться в пределах Дворца, пока они служили Императору, создавая, таким образом, целые общины и инфраструктуру, уровень за уровнем, в нижней части Главного Дворца.

Башни были предназначены строго для элиты штата Императора, обеспечивая избранных привилегированным жильем. К тому же в них располагалось рабочее пространство в виде церемониальных и общественных палат, как официальных, так и нет, предназначенных для военных и планетарных лидеров, дипломатов, представителей систем и, конечно же, Королевских Домов. Все уровни чиновников вышестоящей власти несли службу здесь; ничто не избегало тщательного наблюдения Императора.

Несмотря на вечер, Мара совершенно точно знала, что сессия Суда еще идет, и Мастер ожидает ее немедленного присутствия.

Она шла по Башне ровным шагом, останавливаясь на всех контрольно-пропускных пунктах, как на привычных, так и на новых, застигнувших ее врасплох. Но она отсутствовала четыре месяца – почти ровно столько же, сколько и Лорд Вейдер - поэтому изменения в системе безопасности ее серьезно не удивили; ее Мастер всегда был более чем бдителен в таких вещах.

Но метод их размещения представлял интерес; они находились не в обычных очевидных местах - входах и специальных караульных помещениях - а в узких проходах и поворотах с плохой видимостью, легко уязвимых точках. И все КПП были расположены так, что в случае перекрестного огня они были прикрыты углами, исключая опасность попадания друг в друга. К тому же наметанный глаз Мары легко определил охранников в штатском, слоняющихся среди персонала Дворца, ведя наблюдение, а не проверяя удостоверения личности. Это все больше напоминало партизанские методы, чем военную подготовку, отметила Мара.
Несомненно - новый начальник по вопросам безопасности Дворца. Она сузила глаза, мысленно пробегая в памяти список многочисленных имперских офицеров, карабкающихся по служебной лестнице. Джейд могла назвать по крайней мере дюжину оригиналов, но ни один из них не учредил бы такой вид безопасности.

Уйдя с головой в мысли о том, кем был ее новый конкурент - ее Мастеру всегда нравилось держать свой старший штат в оппозиции, тем или иным способом - она добралась до десятого уровня, где проводился Суд.

Там она прошла еще три новых поста безопасности, прежде чем войти в зал для свиты, полный шума и красок; ее незатейливый черный комбинезон казался серым в сравнении. Хотя это никак не влияло на ее положение, обеспечившее ей несколько любопытных взглядов, пока она пробивалась через собравшуюся толчею.

Различные разумные существа проводили годы своих жизней в этом зале, шепчась о тайнах, давая обещания и заключая союзы, так ни разу и не получив вход в желанный Тронный Зал. Мара также провела годы своей жизни в бесчисленных маскировках, блуждая здесь, чтобы подслушать эти разговоры для своего Мастера. Использование личных автоматических устройств по созданию помех и подавлению сигналов против средств прослушки было обычным делом, особенно в этом зале шепотов - поэтому единственно надежный и практичный способ получить информацию состоял в том, чтобы найти тех, кто согласился бы обменять ее на малейший шанс их представления при дворе Императора.

Сейчас она быстро шла мимо, признавая многих и признанная лишь несколькими, которые были слишком хитры, чтобы делиться этим знанием с другими.
У величественных, идущих от пола до потолка, дверей она приостановилась, кивая императорским гвардейцам, несущим здесь постоянную вахту вне зависимости от нахождения внутри Императора. Большего делать не было необходимости - ее присутствие было отмечено, как только она вошла в коридоры наивысшего уровня безопасности, спрашивая разрешения на вход в Зал Свиты. Если Мастер потребовал ее присутствия, ее пропустят. В противном случае она будет ждать.

Помпезные двери распахнулись, и множество голов повернулись, чтобы рассмотреть нового входящего в Тронный Зал, щурясь на ворвавшийся в деспотично мрачную комнату свет; богатые золотом стены засверкали словно всполохами огня.

Во главе комнаты находилось приподнятое возвышение, на которое никому не разрешалось ступать без особого позволения - полукруг из светлого мрамора террасоти; другая половина круга была выложена на полу перед возвышением, формируя похожую на бледную луну окружность. Именно оттуда ее Мастер вершил Суд, восседая на своем драгоценном Троне Солнечных лучей - древнейшем артефакте, присвоенным им из разоренного Храма Джедаев.

Высокую спинку трона - намного выше головы Палпатина - формировало солнце из литого чеканного золота, края которого расходились оправленными драгоценностями лучами; роскошное золотое обилие ярко горело во всем своем великолепии даже при тусклом свете, открывая детальные фрагменты рисунка за спиной Императора.

Под его ногами стояла тяжелая скамеечка для ног. Он всегда использовал ее здесь, опираясь ногами на прочную резную поверхность, изображающую галактику, которой он управлял – едва ли тонкий намек.

Мара шла вперед, не смотря по сторонам, сосредоточив взгляд и внимание исключительно на своем Мастере.

За пять шагов до возвышения ее уверенный шаг сбился...

Чуть позади, в стороне от трона, гордо и прямо, смотря на нее с безразличным выражением лица, стоял Скайуокер.

Он был одет в темный простой костюм, застегнутый сбоку на военный манер, без всякого обозначения звания или каких-либо других регалий, безупречных ткани и покроя, идеально подогнанный и создающий впечатление небрежного богатства, привычного и самоуверенного.
Цвета дворцовой ливреи были богаты и насыщенны, ярко-синий для охраны, алый для императорской гвардии; членам же личного окружения Императора - и только им - позволялось носить темно-красный, черный, часто выбираемый Марой, и темно-синий кобальт, который сейчас был на Скайуокере - густой цвет неумолимой полуночи, прерванный только узенькой белой полоской на высоком стоячем воротнике; даже его руки были покрыты тонкими кожаными перчатками.

Он наблюдал за ней еще несколько секунд, пока она восстанавливала свой темп, продолжая идти вперед, затем его голубые глаза стрельнули в сторону и безучастно уставились на собранную толпу.

Когда Мара достигла бледно-сливочного полукруга, она изящно опустилась на одно колено перед своим Мастером, пристально глядя на гладкий мрамор в попытке вернуть самообладание, прежде чем поднять взгляд на Императора, хорошо понимая, насколько удивлен он ее неловким замешательством.

Она доложила, что ее миссия прошла успешна - все, что ее Мастер хотел услышать публично - и заняла свое место, встав с одной стороны зала близко к возвышению.

Никто не сидел в Суде кроме Императора. Никто не приближался к возвышению без его личного приглашения. И никто никогда не стоял позади Императора - кроме нее, Лорда Вейдера, нескольких привилегированных, тщательно отобранных гвардейцев... и теперь, очевидно, Скайуокера.

Следующие два часа она стояла, уставившись на Скайуокера и задаваясь вопросом… что? Все, предположила она. Почему он находится здесь? Что ее Мастер сказал своему окружению? Как давно он свободен?
Его шрамы поблекли, но по-прежнему были видны - для нее, по крайней мере.

Значило ли это, что Палпатин, наконец, сломал своего Джедая? Конечно, да – в ином случае он никогда не позволил бы тому появиться в Суде.

Сколько было потеряно, спрашивала она себя. Ее Мастер доверял ему стоять так близко к себе… Сколько же осталось от настоящего Люка Скайуокера?

В голову ворвался образ, каким она видела его последний раз, несколько месяцев назад, сгорбленным от боли в сломанных костях, израненным и покрытым засохшей кровью... Она помнила его избитое лицо, когда он повернулся к ней, потерянный и одинокий, уже так много вынесший и прекрасно понимающий, что будет дальше; и глаза, такие выразительные, полностью открытые, даже тогда…

Сегодня вечером он ни разу больше не посмотрел на нее, ни разу не ответил на ее прикованный к нему взгляд, хотя должен был, наверняка, чувствовать его.

Или, может, он потерял все свое внимание в толпе - Скайуокер появился в Суде из ниоткуда, немедленно заняв очевидное положение власти и исключительности, ясно выставленное на показ Императором; все должны были перешептываться и сплетничать, безумно желая знать, кем был этот незнакомец, что он собой представлял и почему он здесь находился.

Она не сомневалась, что все - каждый аспект его прибытия - был тщательно контролируем ее Мастером. От выбора дня до придворных, обслуживающих его одежду, от его поведения до размещения на возвышении.

По Дворцу должна гулять масса безумных сплетен и предположений. Никто, появившись из ниоткуда, не получал мгновенно такого выдающегося положения и привилегий. Она жалела теперь, что так быстро прошла через Зал Свиты. Множество россказней часто провоцировалось самим Императором, подкидывающим удовлетворяющие его целям факты.

Она смотрела и слушала на протяжении всего вечера, Скайуокер стоял прямо и спокойно, однако выглядел изможденным и усталым. Cо своего места она рассматривала исчезающие швы и шрамы на его лице; интересно, какую причину привел для них ее Мастер, если он вообще это сделал? Иногда десять теорий, придуманных в кулуарах, были намного полезней и действенней, чем одна ложь - или одна правда.

Суд шел своим чередом: ходатайства о помощи, об уменьшении непомерных налогов, о разрешении на выработку новых шахт и земель, о получении полномочий на соседних планетах, пустых и населяемых, о военных контрактах, о введении или снятии коммерческих ограничений; все это тщательно регистрировалось для рассмотрения. Разрешения и правомочия выдавались только при достаточном стимуле, когда просимое, в конечном счете, служило интересам Палпатина.

Скайуокер по-прежнему оставался статуей, смотрящей с безразличным лицом на середину зала. Если у него и был малейший интерес к происходящему, то он его очень хорошо скрывал. Но он всегда делал так, размышляла Мара, и это никогда ничего не означало – этому она научилась.

В конечном счете, Суд завершился, и Император поднялся, чтобы с неискренней милостью прошествовать мимо кланяющихся придворных, приостановившись лишь раз в выражении признательности кому-то конкретно, как он часто делал.
Скайуокер шел позади на близкой дистанции, держа руки за спиной и глядя вперед. Когда императорская процессия проходила через высоченные двери, открывшиеся в громадный Зал Свиты, где все склонились в беззвучном почтении, Мара присоединилась позади вместе с Кордо, мажордомом Императора, и Амеддой, его канцлером; шествие закрывали алые гвардейцы.

Выйдя оттуда в грандиозный и просторный холл, Мара понадеялась, наконец, попасться на глаза Скайуокера, но как только она начала продвигаться к нему, к ней тут же повернулся Император.

- Ты преуспела, Мара. Пойди вместе с Кордо в мой главный офис и составь полный доклад. Я позже прочитаю его.

И вот и все. Без какого-либо изящества она была отослана. Палпатин отвернулся, продолжая свой путь к длинной лестнице, ведущей к частным жилым уровням. Скайуокер ни разу не оглянулся.

.


Было уже хорошо за полночь, когда она, как можно естественней и небрежней, проходила через привилегированные жилые уровни, направляясь к широко растянувшимся Перлемианским апартаментам, бывшим когда-то тюрьмой Скайуокера, теперь же числившимся, как его официальное жилье.

Когда она достигла их, у главного входа стояло четверо алых охранников, из личного полка Императора.

Апартаменты всех вышестоящих лиц охранялись. Для безопасности жильцов, конечно же; для дополнительной страховки. Хотя по какой точно причине это было необходимо в элитном анклаве надежно защищенного Дворца, никто спрашивать не хотел. И если случалось, что не пуская посторонних, охранники заодно удерживали внутри самих жильцов, это было чистым стечением обстоятельств, не больше.

Одно было отличным у апартаментов Скайуокера - в дверях стояла бдительная и настороженная алая гвардия, а не синяя дворцовая стража. Сами двери были открыты – как здесь было принято – показывая тусклую полосу света, идущую из широкого главного коридора за ними.

Достав совершенно неуместную здесь копию своего рапорта и стуча по нему ногтями, пытаясь выглядеть официозной и раздраженной, она уверенно подошла к дверям и кивнула охранникам, полагаясь на свой статус и тесное с ними знакомство, чтобы ее беспрепятственно пропустили.

Никто не остановил ее; и она быстро прошла в вестибюль, чуть смешавшись, когда из двери в далеком конце коридора случайно вышел обычный дворцовый слуга.

Близкий голос слева заставил ее повернуть голову.

- Я могу вам помочь, коммандер? - это был высокий и широкоплечий брюнет, старший помощник Вэз Риис.

Посмотрев на бюро штата неподалеку от входа, Мара увидела выглядывающего, откинувшись на спинку стула, незнакомого ей второго помощника. В конце коридора, переходя из комнаты в комнату, с любопытством оглядывался слуга. Все казалось странно улаженным, словно пытаясь создать видимость, что такой уклад существует уже давно - и, тем не менее, некую неустойчивость и нервозность скрыть не удавалось.

В комнатах не было видно никакого света, но она знала, где он; и знала, что он еще бодрствовал, размышлял…

Риису удалось встать на пути Мары, вежливо протягивая руку, чтобы проводить ее в комнату ожидания напротив - хотя ему хватило благоразумия не касаться ее. Несмотря на то, что он являлся высокопоставленным чиновником, он никоим образом не имел ее статуса в свите Императора.

- Нет, - ответила Мара просто, обходя его стороной и не чувствуя необходимости объясняться дальше, учитывая их разницу в ранге.

Однако было интересно, что он находился здесь – насколько она знала, он был бывшим военным спецслужб, телохранителем и адъютантом, его высокий ранг при дворе Императора хорошо отражал это. И теперь, очевидно, его назначили к Скайуокеру. И далеко не обычным личным помощником.
Она сразу же подумала о Мовеле, мажордоме Лорда Вейдера - тоже бывшем военном. Но различие состояло в том, что Мовель был абсолютно предан Вейдеру, который сам нашел его и взял к себе на службу; лояльность Рииса так же принадлежала человеку, принявшему его на службу - и это был не Скайуокер.

- Вы здесь по официальному делу? У меня нет никакого зарегистрированного назначения, - упорно проговорил он, неуловимо ступая поперек ее движения, чтобы оставаться на ее пути.

Мара нахмурилась, в голосе начало звучать раздражение:
- Нет.

Она сделала еще шаг, обходя Рииса, вновь пытающегося ступить против ее хода; их своеобразный танец медленно продвигался вдоль широкого главного холла апартаментов.

- Извините меня, коммандер Джейд, но коммандер не принимает неофициальных посетителей. Я, конечно, сообщу ему, что вы…

На сей раз Мара просто пошла прямиком на него, и надо отдать ему должное, Риис продолжал стойко держаться. Но Мара искусно запутала свою ногу между его лодыжек, заставляя того споткнуться назад, когда она в фальшивом покачивании протянулась к нему, чтобы якобы сохранить равновесие, подталкивая в итоге его еще сильнее. Он крепко схватил ее за руку, намереваясь потянуть за собой, но эти навыки уже давно не практиковались им, тогда как Мара интенсивно тренировалась фактически всю свою жизнь по сей день.

Это был изощренный балет скрытого боя, и как бы хорош ни был Риис, Мара справилась с ним за секунды и, пробормотав быстрое и бесхитростное извинение, продолжила свой путь вглубь апартаментов, пока Риис что-то выкрикивал запоздало спешащему второму помощнику.

Мара находилась уже на полпути по коридору, собираясь свернуть в частную столовую, когда что-то заставило ее повернуться налево к чуть приоткрытой двери кабинета и, несмотря на темноту внутри, она поняла, что Скайуокер был там. Внезапно сомневаясь, что делать дальше, Мара остановилась - нужно ли ей постучать? Конечно же, он знал о ней, даже без всей этой суматохи в холле…

В конце концов, видя, что Риис поднимается на ноги, она ступила внутрь темной комнаты, шепча его имя:

- Скайуокер? Люк?

Странно, несмотря на беспорядок снаружи, он все же стоял спиной к двери, пристально глядя на далекие огни бесконечного города, нисколько не двинувшись, когда она сделала еще один неуверенный шаг во мрак. Темный идеально подогнанный под его фигуру жакет был снят, и его безупречно чистая белая рубашка с высоким воротничком, казалось, ярко светилась в свете тусклых огней.

Он полуобернулся, и глаза Мары поймали слабый блеск металла на его бедре. Она быстро взглянула вниз от пришедшей ей в голову мысли, которую она почти немедленно отклонила... но нет - на его бедре… висел лайтсейбер!

Темный и матовый, сделанный из чистого перенниума - судя по цвету сплава; гладкая гравированная поверхность была тонко инкрустирована сливающимися вставками из белого и желтого золота. По наконечнику можно было сказать, что он уже использовался, хотя Мара была уверена, что получил он сейбер новым. Как и во всем остальном, Палпатин одаривал своего Джедая, посылая тонкие сообщения даже в таких вещах; новое начало, новая жизнь.
В голове тут же возник вопрос - насколько сильно должен быть уверен в нем ее Мастер, чтобы позволить такое оружие…

И, наконец, понимание ударило по ней - того, кем он являлся, того, что собой представлял. Поскольку такому подарку могло быть только одно оправдание.

Она все еще смотрела на сейбер, когда Скайуокер заговорил:

- Да? - ровный тон и лицо, покрытое тенями, не отражающее ни радости, ни раздражения на ее вторжение.

Внезапно растерявшись, что сказать, Мара подняла глаза. Она вообще не была уверена, зачем пришла – она только знала, что должна прийти.

Ища от него какого-то признания или приветствия, она сделала еще один неуверенный шаг. Все время, что она знала его, он всегда облегчал для нее такие ситуации, будучи всегда открытым и дружелюбным, даже при самых жестких обстоятельствах. Сейчас она пыталась найти что-нибудь - хоть что-то, что позволило бы узнать в нем человека, которого она знала… но он ничего не отдал наружу.

С сомнением она взглянула ему в глаза.
- Я… хотела… удостовериться, что ты в порядке.

Он знал правду… должен был знать.

Скайуокер оставался спокойным и замкнутым, с полностью лишенным эмоций лицом; синие глаза стали темными при слабом свете, голос бесстрастный и ровный:
- Все хорошо. Спасибо, коммандер Джейд.

Коммандер Джейд. Только однажды за все время, что она знала его, за все долгие часы и бесконечно тянущиеся дни, что они провели вместе в вынужденной компании, за все ужасные и безжалостные испытания, которые он переносил, когда его бросили в камеру, только однажды он назвал ее по званию.
Сейчас он смотрел, просто смотрел на Мару, не делая больше никакого движения, даже не поворачиваясь к ней полностью.

И когда она застыла, чувствуя себя прикованной к месту и судорожно ища, что еще можно сказать, чтобы пробиться к нему, он отвернулся, вновь уставившись на город вдали. И Маре только осталось смотреть на его спину в полной растерянности.

- Ты… кажешься…

Он не повернулся к ней, совершенно не реагируя на ее неестественные слова. Ей хотелось, чтобы он закричал, обвинил ее - даже это было бы лучше, чем такая безучастность, полностью лишенная какого-либо интереса к ее внезапному приходу. Если бы он осудил ее, она, по крайней мере, могла бы защититься, объяснить ему, получить какую-то надежду на прощение, принятие. Она мысленно протянулась через безмолвную пустоту, пытаясь найти их бесспорную интуитивную связь. Что-то - какую-либо скрытую тень, какой-либо намек на эмоции, на эмпатию - что-нибудь, что было бы похоже на Люка.

На ее пути встали непроницаемые, обернутые вокруг него щиты. Броня.

- Все хорошо, спасибо, - повторил он ровным голосом, по-прежнему не поворачиваясь к ней; прямой, умеренно сдержанный смысл.

- ... Я… думала…
Что? Реально, что?

Теперь, стоя здесь, перед ним, зная, кем он стал и на что был способен… она фактически беспомощно заикалась, потому что мысли разбегались от нерешительности, не имея больше понятия, на что она надеялась, что чувствовала и что хотела.

И прежде чем она смогла составить хоть какое-то связное предложение, в комнату ворвался Риис с двумя охранниками позади.

- Сэр... - проговорил он, затаив дыхание.

- А, Риис, - невозмутимо произнес Скайуокер, так и не поворачиваясь, словно это был нормальный способ вхождения в комнату. - Коммандер Джейд как раз уходит. Возможно, вы могли бы проводить ее.

Мара в изумлении повернулась к Люку, открыв рот, чтобы возразить…

- Спокойной ночи, коммандер Джейд, - сказал он с безупречным выбором времени, все так же вглядываясь в темноту и остро жаля ее окончательностью своих слов.

Любая возможность говорить дальше была фактически отнята присутствием Рииса; расстроенная и выбитая из колеи Мара направилась к выходу, размышляя, доложит ли покорно этот адъютант Императору о ее маленькой опрометчивости. Размышляя, определил ли этот разговор рамки ее отношений со Скайуокером.
.
.
.
Как оказалось, увидеть Скайуокера было очень трудно, увидеть одного - практически невозможно; Палпатин охранял свое новое чудо со всей ревностью, удостоверяясь, что ни с ним никто не разговаривал, ни он ни с кем.

Иногда она видела его в личных апартаментах Императора, когда их обоих туда вызывали, или в Суде, когда он входил туда в свите Императора, не смотря ни направо, ни налево, идя сразу позади своего Мастера к возвышению и ожидая всегда следовавшего приглашения встать около трона.
Она никогда не замечала, чтобы он носил там лайтсейбер, однако часто видела, что он носил его в присутствии Императора при различных частных обстоятельствах, к тому же Палпатин ежедневно приходил на его тренировки в учебном зале. Таким образом, в Суде он не носил сейбер не из-за нехватки доверия; было совершенно ясно, что это сознательное решение со стороны Императора, для которого у того обязательно имелись причины, даже если она их не понимала.

Естественно, все при дворе изводились любопытством в попытках узнать, кто он. Безрезультатно, конечно же - Палпатин позаботился об этом. Никто даже не знал его имени.
И не узнают - Маре лично была поручена задача уничтожения каждого упоминания о нем из всех существующих данных. И последние несколько месяцев она провела, перебираясь из одного внешнего региона в другой, с одной пыльной планеты на другую, обеспечивая, чтобы все файлы и другие материальные сведения, ссылающиеся на Скайуокера, независимо от того, насколько маленькими или частичными они являлись, были уничтожены без возможности восстановления. В конце она объединила несколько уже активизированных команд, чтобы проникнуть в строго охраняемую разведывательную систему ботанов - единственный надежный источник по-настоящему независимой информации в Империи - проверяя, что все детали, подкинутые к ним Черным Солнцем несколько месяцев назад, были на месте, и что любые остающиеся независимые разведданные, кроме нескольких незначительных ссылок на имя Люка Скайуокера, исчезли.

Не должно было остаться ничего; ей было приказано проделать идентичную работу еще за несколько месяцев до того, как она встретила его - еще до того, как он прибыл во Дворец - работая с независимыми источниками информации. Большинство данных, указывающих на него, было уничтожено еще тогда. Оставались лишь маленькие ниточки, проследив которые, понять что-то полностью было невозможно.

Теперь были только слухи. Направленные в нужные уши и легко распространяющиеся сплетни - фактически превращающиеся в паранойю.
Только фанатично преданная императорская охрана, стерегущая его в камере под Дворцом, и несколько высокопоставленных личностей знали правду о нем; и ее Мастер сделал все возможное, чтобы подчеркнуть свое желание их молчания по этому вопросу - в этом она была уверена.

Он стал тайной, загадкой - тенью.
Точно такой же, как она.

Сообщение отредактировал Алита Омбра - 31 Январь 2011, 15:39


--------------------
Выучи намертво, не забывай, и повторяй как заклинание:
"Не потеряй веру в тумане, да и себя не потеряй!"
Перейти в начало страницы
 
+Цитировать сообщение

Поделиться темой: Поделиться ссылкой через ВКонтакте Поделиться ссылкой через Facebook
11 страниц V  « < 3 4 5 6 7 > » 
Ответить в данную темуНачать новую тему
1 чел. читают эту тему (гостей: 1, скрытых пользователей: 0)
Пользователей: 0

 



RSS Текстовая версия Сейчас: 28 Мар 2024, 23:58

Рекламные ссылки: Дневники беременности на Babyblog.ru//Бэбиблог - соц сеть для будущих мам //